В гостях у кураторки Оксаны Жгировской журналистки «Культпросвета» узнали не только о самых интересных выставках июня, но и о том, каково это – заниматься кураторством в Беларуси «вопреки всему», но все равно любить свою работу. А еще познакомились с красавцем-котом Йодиком. Смотрим и читаем!
Оксана Жгировская – искусствовед, кураторка, соруководительница концентрации «Современное искусство и театр» ECLAB
Оксана, с чего началась твоя кураторская деятельность?
В моей жизни никогда не было ничего рационального и запланированного. Я не отношусь к тому типу людей, которые точно знают, чего хотят, и могут четко сказать, например: «хочу быть физиком-теоретиком или нейробиологом!», а потом учиться и всю жизнь идти к этой цели.
Я никогда не думала, что буду кураторкой. Мне свойственно менять специализацию – приблизительно раз в 7-10 лет я вновь куда-нибудь поступаю. И сейчас, на самом деле, опять думаю, куда бы пойти поучиться.
Если обернуться назад, кажется абсолютно логичным, что я стала кураторкой. В детстве я была именно тем ребенком, который никуда не ходил без альбомчика, карандашиков и красочек (смеется). Родители не отдали меня в художку просто потому, что им было лень меня туда возить, поэтому я все время занималась в каких-то разных дворцах пионеров. По сути, занятия рисованием были для меня убежищем и только мне принадлежащим миром, я даже никогда не мечтала стать художницей. Я просто делала то, без чего не могла жить.
В конце 90-х я хотела поступать на факультет искусствоведения в ЕГУ, когда он еще был в Минске, но обучение там стоило очень дорого, и я выбрала факультет философии и культурологии. Я училась в ЕГУ на первом наборе этого курса, и программа не была до конца сформирована. Мы чувствовали себя подопытными кроликами (смеется) и даже не совсем четко представляли, кем будем на выходе. Это было что-то слишком абстрактное, сложно применимое в жизни. В конце концов я ушла оттуда, потому что мне было очень сложно работать и учиться на дневном. Позже я вновь поступила в ЕГУ уже в Вильнюсе, но на факультет «Теория и практики современного искусства». Эта программа была более конкретной, но, в любом случае, я не думала, что стану кураторкой. Я в принципе не думала, кем буду, не предполагала, как я могу применить знания на практике.
И потом вдруг в Минске объявили конкурс «На пути к современному музею» для молодых кураторов, я поучаствовала в нем и выиграла гран-при. И сразу подумала: «Класс, надо попробовать». Вот так и пробую до сих пор (смеется).
В каком это было году?
Вроде в 2010.
Что это был за проект?
«Онтология трагичной любви». Мы делали его с художником Васей Почицким и фотографом motornina в гараже. Василий – отличный художник и дебошир, известный всем своим контрповедением, но мы с ним нашли общий язык и, мне кажется, у нас получилось воссоздать неформальную обстановку 80-х.
Если говорить про белорусских кураторов и кураторок – как они обычно приходят в профессию? Где эти люди получают образование, как нарабатывают опыт? Что нужно делать, если ты хочешь начать заниматься кураторством в Беларуси?
По сути, в 90-е у нас уже были люди, которые курировали проекты. Единственное, не было терминов «куратор» или «галерист», поэтому они так себя и не называли. Но даже сейчас в реестре специальностей вы не увидите специальности «куратор», есть что-то вроде «менеджера культурных проектов» или «организатора массовых праздников».
В основном в 90-е выставки организовывали люди из арт-среды: фотографы, художники, искусствоведы, некоторые еще учились или уже преподавали. Например, фотограф Владимир Парфенок курировал проекты галереи NOVA, а директорами галереи «Шестая линия» были искусствовед Ольга Копенкина и Ирина Бигдай.
Сейчас у нас выпускают арт-менеджеров в Университете культуры, не знаю даже насчет Академии… В ЕГУ, например, есть бакалаврская и магистерская программа «Медиа и визуальные коммуникации», которую заканчивали, а теперь реализовывают себя как кураторы Леша Борисенок, Аня Самарская, Аня Карпенко.
Я сейчас скажу очень банальную вещь, но можно сколько угодно учиться быть куратором и быть при этом плохим куратором. А можно не получать специального образования в сфере искусства – иногда достаточно интуиции и желания. В Минске есть чудесный и яркий тому пример – Анна Чистосердова и Валентина Киселева, которые начинали в «голом поле», шли совсем интуитивно, обе изначально не имели отношения к искусству. Тем не менее им удалось создать одну из значительных институций современного искусства, галерею современного искусства «Ў». У них за плечами такой опыт организации арт-событий и насмотренности, что говорить о том, что они непрофессионалки только потому, что не учились на факультете искусств, мне кажется смешным.
Также у нас есть хорошие примеры, когда художники занимаются кураторскими практиками. Просто наступает какой-то момент, когда художнику хочется конструировать арт-поле с помощью кураторской деятельности, создавать какие-то новые смыслы, организовывать или осваивать иные пространства. Например, Михаил Гулин, Сергей Шабохин, Руслан Вашкевич успешно выступают именно как кураторы, для того чтобы изменить и сконструировать арт-поле.
Кураторская деятельность приносит какой-то доход?
Никакого! Несколько лет назад студентка факультета, на котором я училась в ЕГУ, через полгода или год учебы тоже задалась этим вопросом, будучи, в отличие от меня, человеком рациональным. Она разговаривала со всеми кураторами в Минске, и я ей тогда очень честно сказала, что денег это не приносит, потому что у нас нет арт-рынка. Это системная проблема. В другой стране я, как куратор, могу продать идею своего проекта в галерею или музей. Здесь я такого сделать не могу. Более того, если я курирую какой-то проект, в котором принимают участие художники, то галерея заключит договор с ними, но не со мной.
Мы как-то смеялись с Олей Рыбчинской (арт-критик, кураторка – прим. «Культпросвет»), что у нас «кураторство вопреки»: у тебя маленькое финансирование, цензура, дисконнект с художниками, ограничения по экспонированию, тут ты вешать не можешь, тут отверстие сделать не можешь, покрасить стены нельзя …
Это скорее какая-то потребность, я даже не могу сказать, почему я этим занимаюсь. Мне нравится моя работа, но я чувствую, что скоро займусь чем-то другим – как раз семь лет прошло (смеется).
Если говорить про проект в гараже и затем «Радиус нуля. Онтология арт-нулевых», который, насколько я понимаю, был первым масштабным проектом во внегалерейном, индустриальном пространстве – как быстро арт-среда откликнулась на освоение подобных пространств?
На самом деле, опыт проведения выставок и экспозиций во внегалерейных пространствах был очень активным в 80-е – это квартирники и выставки в мастерских. А в 90-е выставку можно было сделать почти везде: от кинотеатра «Мир» до Дома Дружбы народов. А потом это все вдруг закончилось, мнимая свобода 90-х исчезла. В арт-среде действительно был период затишья, но потом, к счастью, появилась совсем маленькая галерея «Подземка», а позже «Галерея «Ў» – я говорю про независимые площадки. Конечно, мы с Русланом Вашкевичем и Олей Шпарагой хотели заявить о независимом секторе, и сделать это нужно было в независимом пространстве. По сути, мы хотели сделать интервенцию в традиционное искусствоведческое поле, заявить, что в Беларуси есть современные художники.
Я не могу однозначно ответить на вопрос, насколько откликнулась среда. Безусловно, было бы хорошо, если бы проекты, особенно социальные и политические, проходили не только в замкнутых галерейных пространствах. Но у нас это все связано с политическими несвободами, юридическими запретами и бюрократией. Поэтому художники и кураторы не могут активно использовать городское пространство, для того чтобы выставлять современное искусство.
Тем не менее этой весной, например, Руслан Вашкевич провел акцию на свалке, прошлой осенью солистка группы Rozovoje Ghetto, начинающая художница Ангелина, сделала выставку под мостом. То есть это была несанкционированная выставка в совершенно замечательном пространстве для ее работ.
Есть еще радикальные левые ребята Jury Urso Mini-Gallery of Underground Anticulture. К ним можно относиться как угодно, но мне нравится тот факт, что в арт-сообществе есть действительно радикально настроенные художники, которые нашли возможность собираться, проводить мастер-классы, воркшопы, обсуждения, фестивали. Они почти совершенно невидимы – это все-таки андеграунд, тем не менее они есть и, может быть, скоро даже как-то заявят о себе. То есть художники и арт-сообщества находят какие-то способы проявить себя не только в галерейном пространстве, но это происходит не особо активно.
На выставки современного искусства приходит одна и та же публика? Или с течением времени она как-то меняется?
Я бы сказала, что все-таки радикально не меняется. Существуют определенные выставочные пространства, в которых есть костяк публики – завсегдатаи, которые посещают именно его или ценят определенное направление искусства. Но появляются и новые лица.
Сейчас проводится довольно много публичных лекций по искусству. Расширяется ли благодаря этому аудитория выставок современного искусства?
Да, но это не такой быстрый процесс. Нужно понимать, что на публичной лекции с аудиторией в 70 человек скорее всего только процентам двадцати это было на самом деле важно. Но, безусловно, это нужно продолжать делать. Современное искусство и театр у нас не институализированы, в локальных университетах их если преподают, то как бы «вскользь», факультативно, поэтому такие альтернативные формы, как публичные лекции, очень важны. Аудитория расширяется, просто, к сожалению, это происходит не так быстро, как хотелось бы.
«Запретить невозможно(е)». Интерактивный проект ECLAB
Культ. центр «Корпус» / 9–18.07.2017
Это второй интерактивный проект, созданный совместно студентами и студентками, преподавателями и преподавательницами ECLAB. В этом году заявлена серьезная тема – мы попытаемся говорить о насилии, дискриминации, стигматизации.
Стоит сказать, что проект скорее не выставочный, а дискуссионный, визуальную часть я бы даже назвала демонстрационной – она должна служить инъекцией для зрителя. Она интерактивная и будет представлена стендами, которые мы заполним совместно со зрителями и зрительницами.
Думаю, хорошо, что этот проект не получился полностью визуальным, потому что в нем затрагиваются болезненные, очень жесткие темы. Как визуализировать тему насилия и стигматизации так, чтобы это не было банально, но в то же время считывалось? Или что должно входить в экспозицию, чтобы она не была визуальным шоковым аттракционом?
Есть такое негласное правило: не выстраивать экспозицию вокруг тяжелого для восприятия визуального материала. Это особенно хорошо видно в музеях, где речь идет о войне, геноциде и т. д. Этот травмирующий материал обычно выставлен в отдельном пространстве (документальные фотографии, демонстрирующие жертв насилия, убийства и т. д). У человека должен быть выбор: смотреть на эту визуально страшную картину или нет, потому что визуальное работает иначе, чем текст. Читая, мы из букв собираем какой-то образ, а изображения воспринимаются нами сразу же.
Было бы просто бесчеловечно, если бы мы заявили такую сложную и травмирующую тему и попытались построить на ней доминирующий визуальный ряд. Поэтому большая часть стендов экспозиции направлена скорее на интеллектуальное, а не эмоциональное включение.
Великий Рембрандт
Национальный художественный музей / до 03.07.2017
Конечно же, стоит сходить на выставку работ великого Рембрандта. Тем, кому нравится классический проект искусства, просто необходимо посмотреть его оригинальные произведения.
Фотовыставка Игоря Савченко «Мистерии. 1989 — 1996»
Кніжная шафа / до 01.07.2017
Игорь Савченко – концептуальный фотограф. Всегда интересно смотреть его работы, разбираться в его текстах, его видении, навигации, которую он придумывает для зрителя.
Я с нетерпением жду выставку, которая пройдет в конце июня в Галерее «Ў». Авторка идеи – Тамара Соколова, совершенно невероятная талантливая художница. В экспозиции будут выставлены работы трех художников: самой Тамары, Анны Соколовой и Олега Юшко. Я уверена, это будет интересный мультимедийный проект, следите за новостями.
