«Культпросвет» знает, как сделать поход в театр удачным. Встречи с интересными людьми, разговоры об искусстве в непринужденной атмосфере и свежий взгляд на самые лучшие спектакли столицы в нашей новой рубрике «АрАрАт. Мнение».
Что смотрим
«Латышская любовь» Нового Рижского театра в постановке Алвиса Херманиса – это четыре часа светлого театрального счастья и магии. Никакого «разрыва аорты», внешней эффектности или аффектации: писаные задники-ширмы, пятеро актеров, галерея узнаваемых образов и частично правдивые, частично придуманные истории, навеянные постановочной группе газетными объявлениями людей, поддавшихся основному инстинкту – быть счастливыми. Собранный из разных фрагментов-встреч, забавных, грустных, с надеждой на счастливый финал и ее крахом, спектакль остается одним целым, потому что все его эпизоды объединяет тема одиночества и его преодоления. Мельчайшие детали, которые кажутся смешными или ничего не значащими в обычной жизни, в спектакле Херманиса приобретают странное очарование и заставляют взглянуть на окружающих и самих себя не с презрительным прищуром, а широкого открытыми глазами, готовыми видеть то, чего обычно не рассмотреть. Поделиться своими впечатлениями о «Латышской любви» «Культпросвет» попросил Юлию Чернявскую.
эксперт Юлия Чернявская — культуролог, писатель, журналист. Профессор Белорусского государственного университета культуры и искусств. Автор книг «Народная культура и национальные традиции», «Этническая культурология: подходы, гипотезы, концепты», «Белорус: Штрихи к автопортрету», «Белорусы: от «тутэйшых» к нации; романа «Мальчик с собакой» и пяти пьес.
Мнение
На одном из прошлых «ТЕАРТов» я посмотрела «Долгую жизнь», преисполнилась всяческими ожиданиями и в этом году уже прицельно шла на Херманиса. Я вообще люблю то, что делают балтийские режиссеры. Мне нравится их школа, потому что это тонко, умно и глубоко.
После первого акта я могу сказать следующее. То, что мы видим, я бы назвала реалистическим гротеском. Мы знаем этих людей, мы их узнаем. И вот что меня глубоко трогает у Херманиса уже во втором спектакле. В нашем представлении Европа – это нечто гипсокартонное, это место, где нет проблем, там можно встроиться в систему, лишь бы ты имел мозги, силы и все прочее и не был, как нынче говорят, «лохом». А Херманис показывает людей, которые по тем или иным обстоятельствам не встроились. И эти люди – наши родные, наши близкие. Возможно, родители или сверстники. Херманис показывает нам одинокого человека перед миром. Наверное, это то, что и должен делать театр. Здесь мы видим нежную сочувствующую усмешку мудрого человека, который понимает, что не всем так повезло, как ему. Вот ключевой момент. Есть кто-то, кому не повезло.
В мире, где царит идея успеха, этот спектакль – глоток истины, его герои вызывают смех и слезы. Но этих людей не только жалко. Их любить начинаешь, их начинаешь понимать. Мы этих людей знаем. Режиссер с этими людьми в нас «попал». Можно попасть с Гамлетом и с Макбетом, но не попасть с современным персонажем – например, с несчастным панком на игле. А можно и попасть. Вопрос в таланте и отсутствии мании величия.
Актеры утрируют пластику, они дают нам штамп, по которому они и узнаваемы. Это фирменный почерк режиссера, но дело же в том, что они, будучи гротескными, условными, не должны вызывать слезы, а они вызывают. Это как геперриализм – того же раннего Дали. Мы смотрим на гиперреализм Херманиса и понимаем, что эти как бы пародийные экземпляры – это же мы.
В теперешней политической, да и общественной ситуации вызывает уважение то, что Херманис чужд шовинизму. Например, в коммуналке в прошлом спектакле («Долгая жизнь») у него жила еврейская мама с сыном, жила совершенно явная русская пара, у которой чуть ли не портрет Сталина на стене, но все герои – латыши, русские, евреи – сообща старились в этой коммуналке и приходили праздновать друг к другу Новый год или день рождения. Потому что вся жизнь у них прошла вместе. Это не к тому, что Советский Союз «хороший», а к тому, что вместо того, чтобы ненавидеть друг друга, надо искать какие-то пути диалога. И искусство может в этом помочь. Херманис вот помогает тем, кто удосужиться задуматься.
О «развлекухе» в театре и говорить не буду: все говорят о том, какой это ужас, и все ставят и смотрят.
У нас в принципе очень много разговоров о театре условности. Какой чаще всего мы видим ее на сцене? Для нас условность – это тогда, когда что-то воздушное танцует на сцене и говорит загадочные слова из произведений Беккета. Или стоят строем и литмонтаж воспроизводят. Я все жду, когда мы наиграемся с постмодернизмом, с документалистикой в таком «лобовом» понимании, литмонтажном. Ведь достаточно просто привести человека на сцену и поставить, чтобы он сказал: «Я Петя. Я люблю Машу, а мой брат Витя бандюга». И все. Потом выходит Маша и говорит: «Я Маша. Я люблю Витю», – и так далее. Это то, чем многие страдают. Я говорю сейчас не о Беларуси конкретно, а постсоветском пространстве. Мы переняли у Запада идеи документализма, но пока не очень понимаем, что с ними делать. А Херманис понимает. Здесь ведь тоже документальные объявления, но на их основе режиссер и актеры написали эти истории. А в данном случае документальное, из чего сделана история, является не просто нарративом, а художественным событием.
Обратите внимание на декорации. Они хороши, они прекрасны, они замечательны, но их дороговизна не бросается в глаза. А если вы вспомните ряд наших спектаклей, то заметите, как они помпезны. И мне это обидно, потому что я театралка с 40-летним стажем, с четвертого класса. Я помню Минск, когда наши театры не уступали театру Маяковского, театру на Малой Бронной и многим другим московским и питерским. Но не то чтобы я теперь активно ругаю все минские площадки и спектакли, нет. Просто мы идем за зрителем. Мы уже априори знаем, что зритель неумен и его надо развлекать. Но пока есть «ТЕАРТ», за что ему большое спасибо, все не так печально.
