Людмила Саенкова, кинокритик
У меня странное ощущение от этого действа. Это что-то среднее между реальной жизнью обычной усадьбы и фантасмагорией. Реальность и мистическое, языческое, потустороннее. Все эти персонажи какие-то нереальные люди. По стилистике это напоминает рассказы Борщевского, что-то в этом роде.
Но я иногда выходила из действа из-за переигрывания актеров. Начинались крики, эмоциональное нагнетание – и спектакль переставал интересовать. Поэтому он получился для меня каким-то неровным.
Люди в зале смеялись, но мне кажется, это не то, с чего надо смеяться. В то же время я понимаю, почему им было смешно. Потому что актеры переигрывали, гримасничали, вели себя как персонажи-клоуны.
Я увидела знакомый любовный сюжетный каркас, просто обрамленный в волшебный антураж. Ничего нового для меня.
Изольда Кавелашвили, редактор, сценарист
Как будто смотришь чужой сон, настолько это необычно! Но все же вчерашний спектакль «Орхидеи» мне понравился больше.
В сегодняшнем представлении в центре оказался любовный треугольник. Но если в «Орхидеях» была большая любовь, то здесь я ее не увидела. Начинаешь думать, за что героиня любит труса. Есть переигрывание, но нет правды. Когда призрак начинает пить водку, то этому не веришь. И этот постоянный ор – не знаю, что сказать.
Искусство должно обманывать нас, давать энергию, для того чтобы мы верили во что-то. Хотелось бы получать от театра позитивные эмоции.
Наталья Якубова, театровед, Польша, Россия
Это очень важное обращение к драматургии Виткевича. Я так понимаю, первое в Беларуси. В этом году, кстати, празднуется его юбилей. Довольно часто эту пьесу считают наиболее легкой, постоянно к ней обращаются. По-моему, первый русский перевод Виткевича был выполнен именно по ней. В Литве первый спектакль по Виткевичу – тоже по ней. Но в ее иллюзорной легкости и подвох.
На самом деле Виткевич написал пьесу в пику тому факту, что режиссерский театр его времени (1920-е) в основном обращался к реалистической драматургии, которую сам автор считал устаревшей. И тогда он написал пародию на реализм, с постоянными выяснениями, кто чей любовник и так далее. Он смеялся над тем, чему так много внимания уделяла драматургия рубежа веков. Например, вопросу наследственности.
Здесь важен якобы реалистический фон, соединяющийся с элементами фантастики, метафизики и абсурда, которые предлагает Виткевич.
В этом спектакле многое было схвачено, но мне, например, мешал фантастический фон. Не было такого контраста, который должен был, по-моему, быть. Однако мне понравились исполнители ролей отца и дочерей. Как раз они подошли к изображению идеального сочетания иллюзорной реалистичности и метафизики, к ощущению относительности наших понятий о жизни и смерти, которое автор и имел в виду.
Надежда Бунцевич, театральный и музыкальный критик (газета «Культура»)
Замечательный спектакль, сделанный очень стильно. В нем нет ни одной детали, которая бы не «играла»: если здесь что-то заявлено, то заявлено оно неслучайно и имеет свой смысл.
Блестящая игра со светом, и это несмотря на то что в Могилевском театре совершенно другая сцена. Я сейчас говорила с режиссером, он сетовал на то, что если бы у них было больше времени на адаптацию спектакля, то они бы выставили освещение по-другому. Но и в том варианте, который мы увидели, световая партитура впечатлила умением создать необходимую атмосферу.
А какая в спектакле живая музыка! Но кроме нее, это еще и огромнейший звуковой диапазон – от шороха серебристо-стальных листьев до криков в микрофон.
За время работы в театре Саулюса Варнаса очень выросли актеры, которых я видела и в других спектаклях: они поверили режиссеру, пошли за ним. А ведь все его работы очень необычны для белорусского театра. Он прекрасно чувствует индивидуальности актеров – не только то, на что способен каждый из артистов, но и куда он может расти.
Контраст бытового и небытового, духовно-мистического проявляется на всех уровнях – от манеры говорить, пародийно пафосной у «реальных» персонажей и естественной у «призрака» хозяйки усадьбы, до визуального ряда и великолепных фантазийных костюмов.
И конечно, отмечу пластику. Я была потрясена акробатами. Подумала, неужели это так здорово обучают хореографии в Могилевском колледже искусств? Поинтересовалась – и мне объяснили, что взяли их в прямом смысле слова с улицы, ведь это ребята, которые катаются на скейтбордах.
Понятно, что спектакль рассчитан на подготовленного зрителя. Значит, в Могилеве, где ежегодно проходит «M.@rt.контакт», такой зритель есть. И он не появился сам по себе, его воспитали – и самим фестивалем, и такими постановками.
Андрей Москвин, доктор гуманитарных наук, доцент Варшавского университета
Спектакль очень захватывает и держит первые сорок пять минут в огромном напряжении. Я увидел деформированный мир, о котором все время писал Виткевич. Странные люди, черное пространство, вместо живых листьев висят листья-стрелы…
Отмечу точно найденный пластический, звуковой и вокальный рисунки. Соединение птичьего пения со странными звуками, которые непонятно откуда появляются. Все работает на идею попадания в странный мир, где после смерти жены все страдают.
Но мне не совсем понятно, зачем от этого спектакль переходит к чему-то психологическому, реалистическому. Вся странность рассыпается – и я попадаю в обычную бытовую драму, которую не очень интересно смотреть: я таких в жизни видел множество. Поэтому у меня были огромные проблемы со вторым актом. Да, в тексте Виткевича есть быт, но режиссер должен найти ключик к его интерпретации. И он был найден, однако потом про него забыли.
Мне интересно было наблюдать за актерскими работами. Я уже давно знаю этот театр и поражен тем, как много режиссер вытащил из артистов, – это огромная работа. Думаю, они сделали для спектакля все, что могли. У меня здесь претензия скорее к режиссеру.
В финале члены семьи симпатично стоят друг около друга, но Виткевич ведь писал не об этом, а о том, как все распадается. Именно поэтому он сейчас и современен, потому что сейчас все продолжает распадаться, становится хуже и хуже. А такой финал, очевидно, сделан для зрителя, для того чтобы он вышел из зала с чувством успокоения. В начале спектакля мы слышим много ключевых слов: боль, одиночество. Потом все исчезает и начинается обычное выяснение отношений. Но ведь герои спектакля – эгоисты, мы все эгоисты – это философия Виткевича. Мы только после смерти можем примириться друг с другом, дать напиться кофе или поставить свечку. Это страшная история. Наверное, ее и нужно ставить именно как страшную историю.
