Если вы до сих пор находитесь под впечатлением от «Трех сестер» Тимофея Кулябина после показов в рамках ТЕАРТа 6 и 7 октября, предлагаем освежить воспоминания о постановке и почитать интервью с актрисами Новосибирского театра «Красный факел» Ириной Кривонос, Дарьей Емельяновой и Линдой Ахметзяновой — после спектакля «три сестры» поделились с «Культпросветом» своей солнечной энергией и впечатлениями о белорусском зрителе, а также рассказали о трудностях работы с языком жестов.
В российских театрах зритель встает после спектакля только в том случае, если ему действительно понравилось. В Беларуси аплодировать актерам стоя — традиция. Не усомнились в искренности нашего зрителя?
Ирина: Нисколько. Мы верим в себя. (Улыбается.)
Линда: И верим в наш спектакль.
Ирина: И его воздействие на зрителя.
Линда: Я думаю, что тот, кто не хотел вставать в конце, ушел еще во время антрактов.
А случалось, что зритель уходил во время спектакля?
Ирина: Мы допускаем, что если зритель и уходит со спектакля, то у него есть на то свои причины. Спектакль достаточно длинный, может, кому-то проблематично добраться до дома в это время. (Улыбается.)
Линда: Разные причины бывают. Но большинство все же досиживают до конца.
Дарья: Наш спектакль — это действительно большая работа не только для нас, актеров, но и для нашего зрителя. Мы четыре с половиной часа проживаем на сцене, у нас есть свои цели, задачи. А учитывая то, что мало кто из наших зрителей знает жестовый язык, им надо успевать не только следить за игрой и развитием сюжета, но и читать титры… Это колоссальный труд. Поэтому, когда люди в конце спектакля встают, это еще и спасибо самим себе.
Линда: Мне зритель показался очень внимательным.
Дарья: Да, я согласна. Но, на самом деле, мы были сосредоточены на внутренних вопросах, на самом спектакле, поэтому не могли отслеживать все, что происходило в зале. Тем не менее в целом атмосфера была очень комфортная.
Ирина: Какое-то ощущение счастья было вчера. (Улыбается.)
Фото: Виктор Дмитриев
Жестовый язык, четыре с половиной часа, пьеса Чехова в титрах, перед зрителями — целый дом с множеством комнат, в которых действия могут происходить одновременно. Как зритель принимает такой спектакль?
Ирина: Отзывы очень разные: для кого-то спектакль проходит на одном дыхании, а кто-то, когда видит, что это будет длиться не один, не два и даже не три часа, ужасается и думает, что все же не сможет досидеть до конца. Для кого-то это действительно тяжелое испытание: кто-то медленно читает, кто-то плохо видит…
Линда: Кто-то замерз в зале, у кого-то неудобный стул… А кто-то раз — и погружается в наш мир, и все остальное ему не важно. По-разному принимают, зависит от того, кто как настроен и у кого насколько расположена душа. Кого-то может по-настоящему зацепить, а кого-то может и вовсе не тронуть.
Ирина: Как и любой другой спектакль. (Улыбается.) Если зритель изначально принимает такие правила игры, то потом у него не возникает никаких вопросов.
В разных городах и регионах, а тем более в разных странах, жестовый язык может кардинально отличаться…
Дарья: Знаете, удивительная штука: изначально спектакль просмотрели все слабослышащие и глухие люди нашего города. И даже здесь были разночтения: кто-то принял на «ура», а кто-то смотрел очень настороженно, критиковал.
Линда: Мы понимаем, что одни воспринимают спектакль именно как акт искусства, а другие по-настоящему анализируют жестовый язык. Во Франции к нам приходил слабослышащий зритель — он русский, но живет в Париже — и он нас понял. Конечно, где-то, может, он читал, но все же по-доброму воспринял наш спектакль и был нам благодарен.
Спектакль на жестовом языке — эксперимент для вашего театра?
Дарья: Да. И в данном случае он уже завершен.
Ирина: И, думаю, он вполне удачный, раз мы здесь. Если спектакль интересно смотреть не только нашему зрителю — это успех, мне кажется. У нас большие гастроли, мы много путешествуем.
А не было мысли отказаться от участия в таком большом «эксперименте»? Все-таки выучить пьесу Чехова на жестовом языке — достаточно сложная задача. С какими трудностями вы столкнулись во время подготовки?
Ирина: Мы вообще ни от чего не отказываемся. (Улыбается.) Наш режиссер Тимофей Кулябин очень часто ставит перед нами сложные задачи, а иногда даже кажется, что невыполнимые. Так что все наши спектакли — это и психологическое испытание, и физическое. «Три сестры» — хороший этому пример. Мы готовились два с половиной года. Это очень трудоемкий процесс, первое время мы даже не верили в свои силы, не знали, насколько хорошо мы сможем воплотить эту задумку. Сначала мы учили свои роли, потом собирали все по сценам, далее — учили реплики партнеров, чтобы понимать, что они нам говорят…
Линда: А еще, поскольку мы показываем на сцене целый дом, если действие происходит в одной комнате, то жизнь в других не должна останавливаться. Поэтому мы также изучали и жесты, относящиеся к быту, чтобы говорить с партнером, пока основное действие развивается на другом конце сцены.
Фото: Виктор Дмитриев
Дарья: Очень много нюансов, на самом деле. Сложно было привыкнуть к тому, что я не могу обернуться на какой-то звук, например, когда падает ваза. И вот момент: одно дело выучить и освоить свой текст, начать понимать партнера, а другое — взять в руки вилку или чашку и остановиться, потому что сразу же возникает вопрос: разговаривают ли слабослышащие люди за едой, ведь руки заняты?
Линда: Или вот: фамилия Соленый у нас обозначается одним жестом «посолить», а наша преподавательница нам подсказала, что да, этот жест использовать можно, но не при этом человеке, потому что его может это обидеть. Еще важно слова проговаривать, иначе это необразованность, нельзя спиной поворачиваться — это неуважение…
Дарья: Был случай: когда мы показывали спектакль в Москве, в здании сработала сигнализация. И никто из актеров не начал оглядываться, хватать друг друга за руки. Мы продолжили играть даже тогда, когда зрители стали выходить из зала. У нас было правило: мы не слышим, не реагируем на звук. И даже были версии, что артисты на самом деле глухие.
Ирина: Кто-то верил. (Улыбается.)
Дарья: Я думаю, это комплимент.
Линда: А знаете, я всегда, когда смотрела «Страну глухих», мечтала о роли, для которой я смогу выучить жестовый язык…
Дарья: Ну вот, надо мечтать конкретней, может, нам еще что-то интересное выпадет. (Смеется.)
У вас была возможность применить полученные навыки общения на жестовом языке в жизни?
Дарья: Мы заметили, что у каждого из нас есть свой «акцент». Например, когда мы проговариваем один и тот же жест, кто-то доводит его до определенной точки, а кто-то нет. К нам как-то пришли слабослышащие девушки, и я спросила их: «Вам принести сладкий чай?» И вот знаете, вроде как те же самые жесты, но, видимо, в моем исполнении это прозвучало для них как-то странно, и они меня не поняли.
Ирина: Я пыталась общаться, но это сложно. Надо понимать, что мы по большому счету выучили роль, но свободно владеть языком — это другое дело.
Линда: Мы знаем язык, но, если не практиковать его, как и любой другой, навыки теряются. Мы очень боимся ошибиться, когда встречаем слабослышащих людей. Из-за этого у нас может хромать техника, нет свободы в движениях, скорости.
Ирина: И сказать что-то человеку — это только половина проблемы, надо же еще понять, что он тебе ответил…
Дарья: Но мы все же стараемся сказать отдельными жестами некоторые слова, например, «спасибо».
Фото: Фрол Подлесный
Тузенбах говорит: «Я не спал всю ночь. В моей жизни нет ничего такого страшного, что могло бы испугать меня, и только этот потерянный ключ терзает мою душу, не дает мне спать. Скажи мне что-нибудь. Скажи мне что-нибудь…» Вы оставили текст без изменений…
Линда: Вы знаете, в пьесе много таких моментов. Например, реплики Ольги: «Я не слышу, все равно. Какие бы ты глупости ни говорила, я все равно не слышу» или «Пройдет время, и мы уйдем навеки, нас забудут, забудут наши лица, голоса…» Поэтому реплика «Скажи мне что-нибудь» — не самый сложный вариант. Мы говорим, просто наш голос — это жесты. Так что да, мы оставили текст без изменений.
Есть мнение, что у людей, которые не используют один из органов чувств, обостряются все остальные. Как вы считаете, после двух с половиной лет репетиций, неоднократного четырехчасового проживания этого спектакля на сцене ваше восприятие мира изменилось? Чувствуете ли вы друг друга иначе?
Дарья: Безусловно, это опыт, который сделал нас с девочками ближе. Иногда в театре складываются «театральные пары», а в нашем случае сложилась «театральная тройка», причем девчачья. (Улыбается.) Это не значит, что мы постоянно ходим вместе, держимся за руки или одинаково одеваемся, нет, но пришло осознание, что это «мои люди». Ты можешь быть ими не всегда доволен — простите, девочки, говорю как есть, — но то, что ты по-особому этих людей воспринимаешь, выделяешь их — это факт.
Ирина: В последней сцене с Наташей (персонаж пьесы Чехова и спектакля — Прим. «Культпросвет») у меня — как у героини — такое чувство, будто это я виновата во всем, что происходит с сестрами: я даже не начала бороться, а уже сдалась. Ну а время же уходит, не нужно его терять, нужно делать и делать сейчас, менять сейчас, нужно бороться за свою жизнь сейчас, а не ждать, надеясь на то, что однажды все вдруг изменится.
