Международный театральный форум «ТЕАРТ» при поддержке ОАО «Белгазпромбанк» и ОАО «Газпром трансгаз Беларусь» привозит на минские сцены самые яркие и разнообразные спектакли со всего мира. Отборщики фестиваля ежегодно отправляются на поиски лучших из лучших. В юбилейный пятый год форума организаторы совместно с интернет-журналом «Культпросвет» подготовили для вас серию рассказов об актуальном европейском театре. Вы сможете почувствовать атмосферу крупнейших фестивалей и будете в курсе актуальных течений, а в октябре с легкостью сориентируетесь в программе форума «ТЕАРТ-2015».
Мнение авторов может не совпадать с мнением редакции.«Мой бластер разрядился» Константина Богомолова: смерть и трансгрессия
Константин Богомолов продолжает играть в театр в латышском городе Лиепае. Все началось со спектакля «Ставангер» (Pulp People), который получил Национальную театральную премию Латвии и был включен в программу форума «ТЕАРТ» в 2014 году. Сейчас появился «Мой бластер разрядился», в котором Богомолов предложил актерам Лиепайского театра поговорить о смерти. Драматургом выступил сам режиссер.
«Бластер» был показан в Риге в рамках Latvian Theatre Showcase в мае нынешнего года. Как пишут на сайте Лиепайского театра, из 70 гостей шоукейса зал покинули семь человек. Богомолов вообще часто рассказывает, как с его спектаклей уходят. Объясняет он это, конечно, не режиссерским провалом, а тем, что зритель недоволен, значит, задет за живое. «Бластер», и правда, задевает.
Разрыв
Созданная Ларисой Ломакиной сценография проста: серый павильон с несколькими предметами простой мебели, стоящим вертикально гробом и двумя дверями. Актеры заходят в первую дверь, озвучивают текст – выходят во вторую. Такое ощущение, что со времен «Ставангера» Богомолову удалось выдрессировать лиепайских актеров до абсолютно безэмоциональной и беспристрастной игры. Тела артистов – идеальные посредники между текстом и зрителем.Актеры стоят, сидят, изредка ходят, главное – разговаривают. Все играют ровно, но при этом каждый убедительно транслирует определенный характер.
Разрыв между формой подачи текста и его содержанием иногда создает комичный эффект и подчеркивает нарочитую искусственность и фантастичность сконструированных ситуаций.
Смерть
Богомоловский текст играет в спектакле главную роль. В каком-то смысле постановка антитеатральна: может показаться, что на сцене ничего не происходит. Спектакль-текст погружает в какой-то странный мир, очень похожий на наш. Зрителя сходу накрывает рассуждение о смерти, любви и сексе. В принципе, монолог о том, что живое человеческое тело – это расслабленный пенис, ведь оно такое мягкое, а мертвое – эрегированный член, пронзающий мать-землю, которая есть чрево, сразу дает представление о том, рассуждения какого рода нас ожидают. Или вот еще, очень типично для «Мой бластер разрядился»:
Бог дал нам удовольствия секса и убийства.
Но он не дал им названий.
Названия придумал человек.
Человек перепутал названия.
То, что мы называем любовью, должно называться смертью,
а то, что мы называем смертью, должно называться любовью.
Человек перепутал названия.
Запутался в значениях.
Не понял, что есть любовь, а что есть смерть.
(Перевод с англ. – Ирина Горошко.)
В мире спектакля человек предпочитает снимать квартиру с видом на кладбище, музыкант играет тишину на инструменте из мертвых человеческих тел, а женщина любит только умирающих мужчин. В этом мире реклама по телевизору кричит про возможность устроить похороны в космосе, отправив туда гроб, а дочь измеряет рост матери, так как в школе дети делают гробы для родителей. Тем временем учительница убивает весь класс, ведь она очень любит детей, а любить – это убивать.
Тексты напоминают о неприятном, о том, что не принято озвучивать и обсуждать. Умрут все: дети, родители, мы с вами и все, кого мы любим. Кто-то покончит с собой, потому что жизнь невыносима. Любовь есть смерть, она амбивалентна, и главным актом любви может оказаться убийство. Старость неизбежна, жизнь нелепа. Текст написан словно с применением литературного приема остранения, режиссер делает странной смерть, максимально дистанцируясь от любых норм и негласных правил говорения о ней.
Любовь
Смерть – константа, указывающая человеку на пределы его могущества. Она делает существование бессмысленным и абсурдным, в то же время парадоксально наполняя жизнь хоть каким-то смыслом. Мы почему-то заброшены в этот мир и уйдем из него, скорее всего, неожиданно и незапланированно. Абсурд? Еще какой.
С этим удушающим, кричащим абсурдом люди пытаются бороться. Христиане придумали бессмертную душу и бренную оболочку. Кто-то верит в переселение души, а кто-то в перерождение. Это работает как своеобразная защита, способ убежать от обезоруживающей тотальности неизбежной смерти и абсурдной жизни.
«Бластер» помогает принять смерть как данность, как факт. Она просто есть. Она – тот же абсолют, что и бог. Христиане говорят об умершем: «Бог забрал его». Богомолов доводит эту логику до экстремальной крайности, заявляя, что смерть есть секс с богом: «When killing you, God fucks you». Смерть и любовь в спектакле постоянно сравниваются, навязчивые параллели всплывают в большинстве историй.
В дискурсе психоанализа, любовь – очень страшная штука. Она способна разрушить само основание нашей субъектности. В любви мы хотим слиться с объектом нашей страсти, в то же время страшась этого слияния, ведь оно есть утрата автономии, того, что мы привыкли считать своим «Я». А что есть полное погружение в Другого, полная потеря себя? Смерть. И отсюда берется ненависть. Мы возненавидим объект нашей любви за порождаемое им желание и невозможность его удовлетворить, за то, что он так невыносимо близок и далек одновременно. Мы захотим убить. Любовь – это (потенциальное) убийство. Вспомним хотя бы культовый японский фильм Нагисы Осимы «Коррида любви».
Секс является очень наглядным выражением стремления к слиянию с Другим. Оргазм – момент полного забытья и растворения в наслаждении – называют «маленькой смертью». Но здесь важна и биологическая функция секса – размножение. Любовный акт может дать начало новой жизни, нового существа, обреченного на смерть. Новой смерти. Любовь плодит жизнь, преумножая смерть.
Трансгрессия
«Бластер» получился очень честным спектаклем о неизбежном. Огромной ошибкой было бы назвать его пессимистичным или упадническим. Нарушая табу, окружающие смерть, спектакль раздвигает границы того, что и как возможно произносить со сцены и как можно думать о смерти. С помощью остранения, подчеркнутого абсурда и черного юмора, Богомолов методично соскабливает с феномена смерти все наросшие слои суеверий, религиозных трактовок и запретов. Смерть преподносится как нечто обычное, а это плохо совмещается со страхом и трепетом. Превращенная в обыденность, смерть перестает внушать ужас. Выбранная театральная форма отчужденной актерской игры и акцент на тексте лишь усиливают эффект.
«Мой бластер разрядился» – это акт эмансипирующей трансгрессии, выход за рамки дозволенного, расширение возможности мыслить и говорить. Чем меньше мы боимся того, что неизбежно, тем свободнее мы можем стать.
