– Проза Чингиза Айтматова напоминает любимую им степь: она монументальна и требует свободы. Насколько сложно было ставить «Материнское поле», используя язык пластики?
– Не могу сказать, что это было тяжело: еще когда читал повесть, в голове родилось визуальное представление, как это можно сделать, не прибегая к привычному актерскому языку. Дальше был уже созидательный процесс отбора точных, необходимых для конкретных сцен движений. Само произведение достаточно просто написано, легко читается, поэтому хотелось, чтобы правда и простота, мелодика остались и в движениях. Кроме того, в подобного рода спектаклях очень важен звукоряд. Музыка должна попадать в тебя, рождать ассоциации, равно как и то, что предлагают тебе посмотреть артисты. Здесь нет сложной хореографии – есть хореография понятная, но не примитивная. И есть драматургия – судьба персонажей, которую надо рассказать.
– Вы много работаете с литературными произведениями. Насколько тяжело дается превращение классического текста в танец?
– Это процесс достаточно трудоемкий, ответственный, но одновременно очень интересный. Насколько тот или иной материал возможно превратить в сценическую версию, не используя текста? Заиграет ли он без него? Будет ли сильнее и понятнее сегодняшнему зрителю? Искать ответы на эти вопросы интересно всегда.
Когда мы еще только вели переговоры о постановке «Материнского поля» с худруком Театра имени Пушкина Евгением Писаревым, тот поначалу не мог понять, что получится в итоге. Балет? Нет. Современный танец? Нет. Пантомима? Нет. Это движение. Эмоция, рождающая его.
Тогда он нам дал месяц на подготовку, после мы показали отдельные сцены минут на 30-40: встреча отца с матерью, дети, вокзал. Это были какие-то ключевые моменты из повести Айтматова, фантазийные истории на тему. Руководство растрогалось, а нам предложили выпустить спектакль целиком.
– Как вы попали в Театр имени Пушкина?
– В 2009 году я работал там над хореографией спектакля М. Хемлеба «Федра» по произведениям Марины Цветаевой. История драматическая, но мне было интересно найти движения, которые бы максимально точно передавали жесткий ритм стихов. Артисты прониклись моей идеей и после премьеры периодически говорили, мол, надо бы что-то поставить еще. И вот спустя два года Володя Моташнев, который здесь играет старшего сына, звонит и просит прочесть «Материнское поле».
Сунулся в книжные магазины – нет, не издается. Нашел в букинистическом, скупил четырехтомник Айтматова со всеми его произведениями и параллельно закачал электронную версию. Читал в самолете по пути в Пермь. Слезы прямо градом катились, и – самое интересное! – мне не было стыдно за них: пусть думают, что хотят. Материал оказался настолько сильным и так точно в меня попал, что, только я прилетел, сразу отзвонился и сказал, что хочу его поставить. Очень важно, чтобы люди это увидели, чтобы книга не исчезла.
– Вы много и часто сотрудничаете с европейскими театрами. Западный зритель иначе воспринимает пластические постановки и театр танца?
– В Европе подобных трупп намного больше, они преимущественно достаточно высокого уровня. Да и западный зритель, покупая билет на contemporary dance, понимает, что он идет смотреть. У нас, к сожалению, пока такого нет. Есть люди, которые ходят от спектакля к спектаклю, но чтобы случайно кто-то оказался на постановке contemporary dance? Это сложно себе представить.
Чуть меньше месяца назад у меня состоялась премьера в Лиепайском театре («Индулис и Ария»). С точки зрения отношения к работе мне было с чем сравнивать: в Латвии видна отдача от артистов. Они в определенный момент, может, и не совсем понимают, к какому результату идут, но заметно их желание работать.
– С кем проще – с танцовщиками или танцующими драматическими актерами?
– Я стараюсь выбить из последних танец. Если честно, я его вообще не очень люблю: у нас стерлось понятие танца, за него уже принимают все, что угодно. Он перешел в разряд развлекательного жанра, но ведь не всегда таковым был. Поэтому, когда драматические артисты вдруг начинают танцевать, всегда хочется их стукнуть. Я же пытаюсь выстраивать постановку таким образом, чтобы получился монолог или диалог в движении.
– Как бы вы объяснили суть танца?
– Это состояние души. Сольный танец – высказывание, которое может быть негативным или позитивным в зависимости от настроения, но это всегда открытая эмоция. Дуэтный – взаимоотношения людей друг с другом: мужчины и женщины, мужчины и мужчины, женщины и женщины, отца и сына, матери и ребенка. Массовый танец – это праздник.
