«Зимний путь», цикл из двадцати четырех «жутких песен», Шуберт написал в 1827 году, в год своей смерти. Это — одна из икон европейской музыкальной культуры. Странник, лирический герой произведения, проходит путь от прощания с любимой до прощания с жизнью. Лишь ненадолго его дорогу озаряют счастливые воспоминания.
О балетной версии Джона Ноймайера сложно высказывать какие-либо критические замечания для белорусского издания, поскольку сейчас в Беларуси балет такого уровня увидеть невозможно. Настолько технически и концептуально высококлассный спектакль может привезти Театр балета Бориса Эйфмана, но постановки Эйфмана идут под фонограмму (а в Гамбурге за дирижерским пультом стоит всегда безукоризненный Саймон Хьюитт). В то же время, если бы балет Ноймайера производил только гнетущее впечатление, можно было бы предположить, что таков замысел постановщиков. Но он еще и непроходимо скучен.
Впервые на гамбургской сцене Fremd bin ich eingezogen, fremd zieh’ ich wieder aus («Чужим пришел сюда я, чужим покинул край») прозвучало в танцевальном сопровождении в декабре 2001 года. В буклете к спектаклю Джон Ноймайер рассказывает, в каких направлениях он и сценограф Яннис Коккос вели творческие поиски, разрабатывая концепцию балета. Вначале предполагалось оттолкнуться от картин немецкого художника Каспара Давида Фридриха, на которых природные ландшафты служат метафорическим выражением душевных состояний. Позже хотели перенести на сцену все образы и символы, включая лающих собак, использованные поэтом Вильгельмом Мюллером (на его стихи написан «Зимний путь»). То есть буквально продублировать текст на сцене.
В результате получилась игра в абстрактные ассоциации, бессюжетный балет в цвете грязного снега. В нем угловато двигаются и переплетаются тела, незащищенные от холода; перчатки слишком тонкие; стеклянная перегородка отделяет людей друг от друга; с места на место переносят дорожные чемоданы; смеясь, по снегу проходит романтическая девушка в светлом платье с цветами; танцовщики вскидывают руки, изображая полет воронов — птиц смерти, а на полу сверкают замерзшие слезы. В этом мире любовь и доверие если и возможны, то только на мгновение.
Странника Шуберта, «нисходящую» смену его настроений, воплощает не одна, а множество мужских и женских фигур, двигающихся по большей части на фоне стены, составленной из черно-белых фотографий. Это — «застывшее время», пространство воспоминаний о связях с людьми, ушедших в прошлое. Фон показался бы более оригинальным, если бы почти такого же не было в гамбургской же постановке «Манон Леско» Пуччини.
Что касается особенностей оркестровой интерпретации Ханса Цендера, то хореографа в ней привлекло то, что, по его мнению, Цендер вернул музыке Шуберта «резкость и острые контуры», которыми она обладаладля современников, так что «Зимний путь» снова звучит для слушателей «непривычно и дико». Но никакой непривычности в музыке Цендера не ощущалось. Скорее в ней бессменно царствовало типичное для современной немецкой академической музыки занудство. Привычные депрессивные мотивы в очередной раз нарисовали мир, где невозможна меланхолия и душевная трагедия, а лишь психический распад.
Мой личный эмоциональный опыт пребывания в Гамбурге на данный момент настолько идентичен происходившему на сцене и в оркестровой яме, что совсем не было ощущения перехода в иное, отличающееся художественное пространство. Серые свитера для танцовщиков словно позаимствовали в неуютных университетских аудиториях. Глубины немецкого духа, которые прозреваются в «Зимнем пути» Ноймайера-Цендера, отпугивают и убивают надежду на то, что в эту культуру можно интегрироваться.
