Я – грузинка, родилась ею и ею умру. Но влияние на меня людей, с которыми встречаюсь в разных странах, огромное. Каждый человек обогащал меня. Особенно много дали люди не из балетного мира. А профессия позволила познакомиться с ними.
Кеннет Макмиллан, Бен Стивенсон, Глен Тетли, Биргит Кульберг, Марк Моррис… Стольких хореографов перетанцевала! Пусть даже по два спектакля, но в моем творчестве они имели огромное значение. Мне было интересно работать с ними, создавать разные образы, изучать новую пластику.
У каждого из них я училась, все они оставили свой след, частицу знания.
Нина Ананиашвили и сэр Кеннет Макмилан на репетиции в Ковент-Гарден, Лондон
С сэром Кеннетом Макмилланом – внимательным человеком, эпохальным хореографом – нас связывали творческая дружба, взаимное уважение и любовь. Мы не успели осуществить все, о чем мечтали. Каждый раз, когда я работала с английским королевским балетом в Ковент-Гарден, танцевала его спектакли. Он с супругой всегда приглашал нас с Алексеем Фадеечевым (артист балета Большого театра, Москва. – Прим. «Культпросвет») домой. Как я могу забыть об этом?
Нина Ананиашвили и Бен Стивенсон, Хьюстон
С Беном Стивенсоном мы случайно встретились в Норвегии. Он первый предложил поставить специально для меня трехактный балет «Снегурочка». Я удивилась: ну какая из меня Снегурочка? (Смеется.) А он ответил: «Я не смотрю ни на цвет волос, ни на кожу. Я хочу создать образ Снегурочки для тебя».
Западный мир дал мне возможность не останавливаться, танцевать разнообразный репертуар. В то время в Москве я участвовала в пяти спектаклях, а по всему свету – в 95: в Ковент-Гарден (Королевский театр оперы и балета, Великобритания), Датском королевском театре (первый национальный королевский театр, Дания) и ABT (Американский театр балета, США). С удовольствием выступала и в небольших, например в Норвежском национальном театре оперы и балета: там был репертуар, какого нигде не ставили.
Благодаря перестройке я стала первой балериной, которая танцевала по всему миру, оставаясь в труппе Большого театра.
Язык классического танца уникален: он объединяет всех артистов балета в мире.
В Тбилиси уроки веду на русском, как-то вошло в привычку. Так делать замечания получается быстро. (Смеется.) Но в труппе много иностранцев, поэтому приходится говорить сразу на трех языках: русском, грузинском, английском. Со стороны смешно наблюдать.
Нина Ананиашвили в роли Жизели с Алексеем Фадеечевым в Большом театре, Москва
Критиковать и делать замечания артистам балета в классе – это нормально. Перед выходом на сцену мы должны быть безупречны: критики не прощают ошибок. Сегодня балерину назовут мечтой Петипа, а завтра сравнят с уткой. После разгромных статей критиков на Бродвее часто закрывают даже многобюджетные шоу.
В нашей профессии обижаться на замечания глупо. Взгляд со стороны очень важен. На недочеты ведь указывают именно тогда, когда к человеку относятся с любовью и хотят помочь.
Ошибки бывают у всех. Педагоги требовали, чтобы мы не совершали их на сцене. А отсутствие ошибок – это способности и каждодневный труд. Я поскальзывалась не раз, но чтобы недотянула вариации или фуэте…
Нина Ананиашвили с педагогами Н. Золотовой и Р. Стручковой
Раиса Степановна Стручкова (русская балерина, педагог, народная артистка СССР. – Прим. «Культпросвет») всегда мне говорила: «В зале может быть человек, который на балете впервые! Представь, как он следит за твоими движениями. Чтобы он пришел снова, надо произвести на него впечатление безупречной техникой и эмоциональным настроем».
«Гения определяет время, а не сиюминутный успех»
Раньше педагогика основывалась на дисциплине и строгости: нас учили правильному отношению к танцу, позиции, движениям. Я не говорю, что детей надо воспитывать по армейским законам. Но и атмосфера вседозволенности непозволительна. Нам всегда образно делали замечания: «Что у тебя руки и ноги, как макароны?» Нас поправляли, ставили так, чтобы выглядело красиво. На Западе без разрешения нельзя ни высказываться, ни трогать детей, потому что могут придраться и засудить.
На уроке в балетной школе. На втором курсе хореографического училища, Москва 1980 год
Да, педагоги могли прикрикнуть, поругать, но никогда в жизни не били. И мы обожали их. За десять минут до начала занятий стояли в позиции – боялись расстроить, потому что знали: все, что они делают, – для нас.
Конечно, иногда строгое отношение обижало. Когда я впервые взяла золото на конкурсе, будучи ученицей Натальи Золотовой, она стала относиться ко мне еще строже, объясняла: «Один выстрел – это еще не канонада».
Однажды в Англии журналисты спросили меня: «Почему в русской школе как в гестапо?» На что я ответила: «А в какую школу вы бы отдали своего ребенка? В дисциплинированную или public school, где ребенок сам несет ответственность за свои знания?» Они так ничего и не ответили.
«В детстве для меня было самым страшным наказанием пропустить балетную школу»
Руковожу школой в Тбилиси и часто встречаю экзальтированных родителей, настолько уверенных в гениальности своих чад, что с ними надо проводить особенную работу. Со временем некоторые дети не дотягивают на занятиях, но это не значит, что они не способны на большее. Покидать школу – настоящая проблема для них.
С бабушкой Екатериной Андреевной
Поэтому я открыла актерское отделение. Ученики, которые не проходят по конкурсу, переводятся на него. В программе там балет с драматическим уклоном, сценическая речь, вокал, искусство сценографии.
Гения определяет время, а не сиюминутный успех. Сегодня все гении. (Смеется.) Если тебя 24 часа крутят на телевидении, ты звезда. Уберите человека с экрана – и уже через несколько месяцев о нем никто не вспомнит.
«Сердце не стареет. Оно останавливается и умирает, а душа – нет»
Мой творческий путь очень разный. Это и преодоление, и терпение, и труд, и сила воли, и везение – синтез всего. Быть честной перед собой и другими – основа моей карьеры. Люди видели во мне не только балерину, но и человека, замечали мое отношение к делу. Я никогда не врала, не изображала из себя что-то большее, чем я есть. Родители меня учили быть собой. Папа всегда говорил: «Ниночка, если ты станешь хорошей балериной, то даже твою трудную фамилию запомнят».
С родителями Вахтангом Давидовичем и Лией Ивановной после победы на международном конкурсе в Москве, 1980 год
В сентябре в Большом театре Беларуси мы с Александром Васильевым продолжили работу над балетом «Лауренсия» Вахтанга Чабукиани. Меня пригласили воссоздать эту эпохальную постановку в качестве режиссера. Всю жизнь хотела танцевать в ней: образ Лауренсии – для «балерины с прыжком», и все классические вариации потрясающие. Но не было возможности – ее тогда не ставили.
Жалею, что в мое время не было возможности танцевать contemporary. Это какое-то другое самовыражение. Многие артисты кордебалета проявляют себя в современном танце. Наоборот бывает, но реже. Точно могу сказать одно: классическая база позволяет танцевать современный балет.
С дочерью Еленой в Метрополитен опера, Нью-Йорк
В моей семье все полны жизненной энергии и оптимизма. Бабушка в 82 года была активным, современным человеком. С ней с интересом общались мои друзья. Она могла, например, посмотреть футбольный матч, а потом всю ночь обсуждать игру. Когда я возмущалась, она отвечала: «Сердце не стареет. Оно останавливается и умирает, а душа – нет». Я и сама иногда так забегаюсь с детьми, что забываю о возрасте: то на батуте вниз головой прыгаем, то в футбол играем. Хорошо, что муж не видит меня в эти моменты. (Смеется.)
Недавно у меня был юбилей – 30 лет на сцене. Я и ощущаю себя на 30, а еще плюс 20 не считается. (Смеется.)
