Второй день Молодежного форума порадовал казахстанским театральным воплощением «Трамвая “Желание”» Теннесси Уильямса и эстонским спектаклем «Чистый разум / Укуси меня» без слов и литературной основы. Совершенно разные спектакли посмотрели наши журналисты. Екатерина Ерёмина познакомилась с одним вагоном трамвая, а Полина Платова – с пятью актерами на пустой сцене.
Возвращение на Елисейские поля
Что будет, если взять один вагон трамвая, один красный китайский фонарь и прибавить к ним одну разбитую тарелку?
У режиссера Булата Абдрахманова и актеров Акмолинского областного казахского музыкально-драматического театра им. Ш. Кусаинова этот нехитрый набор сложился в спектакль «Трамвай “Желание”» по одноименной пьесе Теннесси Уильямса.
Постановщики с уважением отнеслись к драматургу, оставив в неприкосновенности не только место и время действия, но даже символический цвет костюма главной героини. В итоге получился спектакль с очаровательным налетом ретро, отчетливо расставленными акцентами и легким вмешательством режиссера в судьбу Бланш – вероятно, с целью добавить немного надежды в невеселую историю, произошедшую в одном из кварталов Нового Орлеана на Елисейских полях.
В этот квартал на трамвае «Желание» и прибывает Бланш, главная героиня. И именно вагончик трамвая, который превращается в домишки, наполненные обитателями Елисейских полей, становится воплощением основного посыла режиссера. Все герои едут в одном трамвае, всеми движет одно желание, у которого они находятся в плену, хоть и проявляется оно по-разному. И тревожный звоночек этого трамвайчика да мигание огоньков прямо указывают на самые опасные и значимые повороты-развилки в действии.
«Окрас» самого трамвая, такой же яркий, как и буйство красок основной массы костюмов, возможно, символизирует желание, которое Бланш обозначает в разговоре с сестрой очень просто и однобоко – похоть. Говорить о таком смысловом наполнении с уверенностью нельзя, но и претензией на стиль колористическое решение «Трамвая» назвать сложно. Исключением в атакующей цветом сценографии являются костюмы Бланш – в основном пастельных тонов, явно намекающих на ее блекнущую красоту. А вот красный атласный халатик (еще один реверанс в сторону драматурга) даже не намекает, а кричит во весь голос о том, что скрывает его хозяйка. Поспорить с ним может только китайский фонарик, стыдливо краснеющий за Бланш, которая сама украшает дом зятя этой недвусмысленной «вывеской».
Красноречивость алого фонарика оспорить так же сложно, как и надпись Desire на трамвайчике. Даже самый недогадливый зритель благодаря таким подсказкам поймет, о чем идет речь. Но красноречивость эта кажется излишне прямолинейной и немного грубоватой, такой же, как и «эротические» сцены. Закавычить слово «эротические» в данном случае хочется по одной простой причине: эти сцены не имеют ничего общего с desire – желанием, страстью, жаждой. Если постановщик стремился показать простое вожделение или низменную сторону желания, то это едва ли удалось. Трясущаяся от напора соседской страсти перегородка в доме Ковальски вызывает смех. Так же, как и «теневые игры» Стеллы и Стэнли за занавеской. А жест Ковальски, распахивающего перед Бланш халат, и вовсе выглядит как выходка эксгибициониста.
Если оставить эти милые шалости, то в спектакле можно обратить внимание на довольно интересное введение образа Алана, умершего мужа Бланш, наряженного в символичный голубой костюм. Этот призрак прошлого как рок преследует героиню, сводя ее с ума (не случайно Алана и юношу-агента по подписке играет один актер) и превращая в невинную жертву. Когда в голубом свете под звуки струнных Алан накидывает на плечи Бланш меха, сомнений в развязке ее истории не остается. Жаль только, что за этой сценой следует немного искусственное воссоединение супругов. Но несмотря на нарочитость такого решения, сцены с Аланом можно назвать одними из лучших в спектакле, в том числе и из-за их приглушенности и сдержанности, которые ярко контрастируют с остальным действием, эмоциональным до чрезмерности.
Возможно, эта чрезмерность практически во всем, находящаяся на грани искусственности, но не дотягивающая до откровенного китча, была только кажущейся и связанной с какими-то культурологическими моментами. Ведь сомнений в искренности работы актеров и их вере в происходящее не возникало. И именно эта искренность несмотря ни на что оставила после спектакля удивительно светлое ощущение, как от встречи с чем-то по-детски чистым и наивным.
Шалость удалась
«Я готова жевать и быть пережеванной», – вертелось в голове. Так гласила аннотация, и я решила ей подчиниться. Очистить разум от всего, вообще от всего, чтобы посмотреть эстонский спектакль «Чистый разум / Укуси меня». И не просто посмотреть, а что-то понять, осмыслить. Очиститься?
Эстонская шалость вместе со всеми зрительскими местами и, естественно, зрителями, вместилась на сцене ТЮЗа. В данном случае причина такого расположения была чисто техническая (никаких подтекстов, разум чист, как у младенца).
Возрастное ограничение «16+» не помешало услышать за собой голос девочки лет десяти: «Спектакль на сцене – это что-то интересное. Хотя на сцене я и так уже была, не раз выступала». Девочка была явно горда своим сценическим прошлым, ну а я благодаря милому детскому лепету окончательно очистила разум.
Спектакль и сам был девственно чистым. Без литературной основы, без сюжета и героев. Актеры элементарно превращались из деревьев во влюбленные пары, в причудливые создания, соединяющие мужское и женское. Они были всем миром и играли весь мир – без слов, телами, мимикой.
Сначала мозг, привыкший к сюжетам, стремился абстрактные сцены спектакля загнать в его рамки, но потом это дело бросил и стал наслаждаться яркими, неординарными театральными изюминками Ренате Кеэрд. Вот их точный подсчет:
Одна большая паутина, превратившаяся в бороду.
Одно красное яблоко, через которое целовались четыре актера.
Один подиум, вернее – пародия на подиум, потому что ходили по нему модели-коллажи из двух тел (низ – мужчина, верх – женщина и наоборот).
Один кровавый момент, когда герой бил себя по лицу за то, что плохо ходил по подиуму.
Один вентилятор, призванный не спасти от жары, а создать стереотипный образ сногсшибательной красавицы с развевающимися волосами (помните «ТЕАРТовского» «Онегина»?).
Один белый провод, которым в гневе размахивал один из актеров.
Один лжефинал, когда казалось, что счастливый конец – избавление от ненужного лоска, но нет.
Две красные клейкие ленты, с помощью которых и создавались в долгой и волшебной сцене рамки подиума.
Три санитара в зеленых шапочках с бровями и усами клейкой ленты, которые затем превратились в три березки.
Пять несчастливых намалеванных масок, от которых, слава богу, герои избавляются.
А избавившись, очищаются и дальше от вещей из ненастоящего мира, взятого спектаклем из реальности. И остается только пятеро людей, настоящих счастливых людей. С пятью уютными зимними шапочками. На одном мокром катке со множеством водяных снежков. И вот оно, счастье без масок, бесконечных метаморфоз и кривляний. Эстонская шалость без сюжета, но со стебом, иронией и чарующими театральными решениями закончилась по-доброму и оставила поводы для размышлений.
«Мама, я бы тоже в таком спектакле сыграла», – подытожила сидящая за мной девочка.