Уже поэтому выбор режиссером Михаилом Лашицким именно этого материала для возвращения на белорусскую сцену (долгожданного возвращения, смею заметить) заслуживает уважения. Подспудное желание было поставить «Кураж» не так, как все. И думается, задача выполнена.
Коллега пожилого возраста в антракте сетовал на отсутствие «остранения», которое, традиционно считается, необходимо в спектаклях по произведениям этого автора. Но, если уж употреблять именно этот вариант перевода брехтовского verfremdung, спектакль как раз кажется странным. Стало быть, остранение есть.
Странности Лашицкий достигает работой с актерами. И в прошлых его спектаклях они позволяли себе вольности: эксцентричные вскрикивания, эффектные кульбиты, зонги… Можно назвать их поведение емким словом «клоунада», но это будет упрощение. Кроме внешней выразительности тут есть игровой момент, который раскрывает артистов. Песня, прием или удачная мизансцена для артистов в спектакле становятся своеобразной изюминкой, которую хочется смаковать им самим. Например, вспомним, как Сергей Толстиков, играющий Повара, ест колбасу. Он не старается делать это особенно смешно, но колбаса огромная, а Толстиков, кажется, намерен съесть ее целиком. Подобных эпизодов масса. Видно, что артисты активно придумывали что-то сами для спектакля.
Состав актеров очень разный, и для частного театра это норма. Кто-то играл в спектаклях Лашицкого давным-давно, а замечательного Александра Овчинникова я с тех пор на сцене и не видел. Кто-то из молодых вряд ли видел те спектакли вообще. За счет игровой манеры удается создать ансамблевость, актеры разных поколений смотрятся вполне органично вместе.
Еще один элемент, работающий на целостность спектакля, – музыка. В постановке задействованы участники известных минских рок-групп (NaKa, ili-ili, Нагуаль). Кроме того что музыканты сопровождают действие на протяжении всей постановки, озвучивая гэги и добавляя атмосферы, они играют полноценные зонги. Спектакль в один момент прерывается, Андрей Савченко, исполняющий роль ведущего, выносит микрофон – и кто-то из действующих лиц исполняет зонг в концертной манере. Музыка звучит заводная, хотя не все артисты имеют опыт выступления на рок-концертах.
В «Матушке Кураж» все приемы нанизываются на образ главной героини в исполнении Алены Сидоровой, которая с Лашицким раньше тоже не работала. Самое сложное в роли – сыграть так, чтобы Кураж не стало ни секундочки жалко. Чтобы в несчастьях, которые сыпятся на ее голову, была четко видна ее собственная вина. Сильная женщина, знающая, чего хочет и как этого добиться, достигает своей цели, чтобы уничтожить этим себя . Чем успешнее она, чем лучше у нее идут дела, тем глубже затягивает ее трясина несчастья. Сидорова блестяще обходит ловушки ложной сентиментальности, сохраняет на протяжении пьесы ровную деловую и вместе с тем въедливую интонацию. Один из самых сложных эпизодов – торговли за сына Швейцарца – технически сделан блестяще: ничего лишнего, по ритму и действию видно, как человек совершает ошибку.
Единственный существенный недостаток, который, как мне кажется, требует вмешательства, – пафосный финал, если честно, ставящий в тупик. У Брехта Матушка Кураж продолжает тащить фургон в твердой уверенности, что где-то ее ждет живой сын. Автор много рассуждал о том, почему именно такая концовка необходима, и остался в своем решении тверд, хотя на него давила официальная критика ГДР. В спектакле мертвые дети Кураж поднимаются на башню и ставят «на себе» большой крест. И дальше следует проникновенная пацифистская песня в исполнении Михаила Зуя.
Эмоционально эта концовка очень сильная, однако мы весь спектакль говорили про матушку Кураж, а что с ней случилось в конце, так и осталось непонятным. Кроме того, банальной кажется мысль, что война – это плохо. Или даже «кому война, а кому мать родна». Проблема ведь не в том, что кто-то не понимает, что война – неудачное средство решения проблем, а в том, что всегда найдутся те, кто согласен пострадать за правое дело.
Вообще война показана в спектакле не очень страшной… Вот оно, «остранение». Но есть и другой способ перевода брехтовского термина verfremdung – «очуждение», т.е. делание «чужим». Именно его в спектакле не хватает. Слишком уж в постановке «Театра Ч» все свое: классные ребята-актеры, замечательная музыка, мило показанные трагические события, смешные враги-генералы. Можно сказать, война как раз не наша – чужая. Хотя тут я поспорю: в спектакле она как раз показана домашней, послушной.
Сегодня парадоксальным образом появилась потребность в спектаклях о войне. Любых. И вопрос: «Зачем опять ставить про войну?» – кажется пошлым и неумным. Неужели непонятно? Хочешь мира – готовься к войне. Или хотя бы ставь про нее спектакли.
Больше фотографий спектакля «Театра Ч».
