Тем временем мы продолжаем серию портретов современных белорусских драматургов. Встречаем молодого, талантливого и востребованного Дмитрия Богославского. Кстати, в этом году он работает в паре с режиссером Евгением Корнягом, что само по себе является интригой и одним из интереснейших ожиданий лаборатории.
Дмитрий Богославский, 29 лет
Уверен: если просто работать, все будет нормально.
Любит ходить пешком.
Ассоциация с детством: футбол.
Ценит спокойствие.
Автор: Морис Метерлинк.
Запасные шнурки
Я родился и крещен в Минске, но до 18 лет прожил в Калмыкии. Весна там рано приходит, а зима – поздно, поэтому мы очень много играли в футбол. Однажды, году в 1993-м, родители привезли мне из Минска настоящие футбольные бутсы, а брат на синенькой майке нарисовал девятку желтыми красками и написал DIMA. На летних каникулах я освобождал портфель, клал туда бутсы, полуторалитровую бутылку воды, шорты, майку. И обязательно запасные шнурки! Хотя они у меня никогда не рвались. У нас была тетрадка, где перечислялась вся дворовая команда с датами рождения, адресами и домашними телефонами. Мы серьезно к этому относились. Ну, нам так казалось.
Давай попробуем
О том, что жизнь будет связана с театром, и не думал. Я вообще до 11-го класса ни о чем не думал. Брат у меня играл в КВН, потом и мне захотелось, а в девятом классе меня пригласили в сборную Республики Калмыкия. Мы ездили на фестивали в Сочи, Анапу, Воронеж. Все в команде и играли, и писали, потому что денег у нас не было.
Потом встал вопрос: куда поступать? Решил на актерское. Родители выслушали мое желание, но понимали: мальчик в театральный студии никогда не занимался, поэтому Москва, Питер или даже Ярославль не светят. Попробовали в Минск, здесь и родственники есть. На актерское не прошел – вылетел с третьего тура. Поступил на режиссуру обрядов и праздников в колледж искусств, а потом в академию. На третьем курсе Григорий Иванович Боровик рассказал, что в Молодежный театр ищут парня. С 25 августа 2008 года я там. Важно это так было, взбодрило сразу.
Самая-самая первая пьеса – «Пешка» – была написана в блокноте и благополучно забыта года на полтора. Потом Сережа Анцелевич с Витей Красовским подошли ко мне однажды: «Ты же там что-то писал? В РТБД открылся Центр драматургии, давай попробуем». Сергей по моей пьесе там дипломный спектакль и поставил.
Осознание, что я при театре, подтолкнуло заниматься драматургией дальше. Тогда сцена была в фойе второго этажа, но это все равно театр и профессиональные артисты, что очень подзадорило. Начал писать, посылать пьесы на русскоязычные драматургические конкурсы.
Откуда пьесы берутся?
У Маркова в книге о сценарной культуре режиссеров хорошо сказано: «Любые факты жизни должны быть превращены в факты искусства». Все нужно переосмыслить, переработать, переделать. Если я пишу художественную пьесу, я бы не хотел вносить туда какой-то момент документалистики, но если текст – вербатим, я не имею права под себя что-то подгонять. А как оно происходит? Не знаю…
«Тихий шорох уходящих шагов» я писал, представляя дом бабушки с дедушкой в Калмыкии. История с выкапыванием розы семейная, в Минске происходила. Откуда тема взялась? Родители живут за две тысячи двести километров от меня, я скучаю. Любовь на расстоянии – очень сильный институт. Многое начинаешь замечать, когда видишь родителей раз в год. Например, как они стареют.
Надо же делать что-то свое!
С ребятами из САД (Студии альтернативной драмы) мы встретились в Академии искусств. С Витей Красовским проучились в колледже год вместе, потом он поступил в академию, где познакомился с Сережей Анцелевичем. Я пришел туда, когда они уже на третьем курсе были, вот они и взяли шефство надо мной и Сашей Телюком.
Сошлись мы как-то «пацантрэ». Сейчас все изменилось, у каждого свои заботы, но тот период был очень крутой: постоянные поиски новых форм, идей, воплощений. Мы собирались на набережной Свислочи, возле Острова слез, и говорили: «Надо же что-то свое делать! Свое!» Сейчас у нас другие взгляды, но тогда мы очень горели.
Пробиться ли в театр?
Не хочется ходить и навязываться: смотрите, какой я хороший, гжелью разрисован, ставьте меня. Кроме того, у нас в театральной среде общая проблема: проще поставить классику и не платить за нее деньги. Хотя я никогда никого не обидел в плане авторских гонораров. Могу загибать пальцы и говорить: вот этот театр вообще без отчислений работает, а этот – за 2%. Сейчас деньги для меня не так важны. Хорошо, что это идет в Абакане, Уфе, Варшаве, Киеве. Важно, что то, что я хочу сказать, услышали, увидели, узнали. Возможно, внутри у кого-то что-то изменится. Не зря же мне люди пишут в Facebook, «ВКонтакте» слова благодарности, для меня это шокирующий момент. Правда, есть и негативные отзывы: «Это чернуха, это все неправильно, в «Тихом шорохе…» сюжет не складывается».
У нас есть проблема абсолютного недоверия к молодым. Мне говорят: «Что ты в свои двадцать пять лет пьесу написал о сорокалетних? Да ты, братец, поживи еще годков пятнадцать, а потом приходи». От пары режиссеров я слышал фразу: «Кто тебе это надиктовал? Ты не мог в двадцать пять лет написать «Любовь людей».
У нас мало театров, где за сезон проходят несколько режиссеров разных (в плане работы с артистом и с текстом). Все в традиционной системе существуют. Когда появляется режиссер с другим методом, часть труппы становится на дыбы: «Станиславский так написал!» Но ведь есть и другие методы.
Люблю работать последовательно
Изменился ли я, после того как пришел определенный успех? Не мне судить. Какая-то ответственность появилась, которую пытаюсь постоянно нарушать, стараясь сохранить покой и независимость. Ответственность перед людьми и перед фамилией своей. Я стал больше ездить и видеть, это открывает определенные двери.
Хотя, что скрывать, с 2013 года я ничего своего не написал – только какие-то вещи на заказ. Грустно, что так выходит, но мне надо, чтобы все вызрело. Готово одно, а на бумаге передать не могу. Я люблю работать последовательно, идти от начала до конца. У меня в голове придуман финал, но я не сажусь его прописывать, он, может, уже не будет работать, пока я до него дойду, а притягивать за уши ничего не хочу. Фабульная структура понятна, но слов важных я еще не нашел.
Без вы***ов
Знаю одно: если просто работать, все будет нормально. Прям без вы***ов, давайте просто работать! Меня папа этому научил, и где-то в подкорке отложилось. Я, например, не обращаю внимания на политику. Может, я какой-то идеалист или утопист. Мне кажется, если люди просто будут работать, а не обвинять кого-то в чем-то, всё на места станет.
Надо себя приучить к тому, чтобы не сидеть и не ныть, что все х***о. Плохо? Так иди дальше и ищи что-то свое, отдушину, которая сделает тебя стопроцентно счастливым человеком. Я играю в спектаклях, которые мне дико не нравятся, но я не имею морального права выходить на площадку в плохом настроении. Это моя профессия, я этому восемь лет учился. Вот выйду с кислой миной играть комедию – и что это будет?
Мы хотим все и сразу. Но это «все и сразу» надо еще и удержать. Как ты это сделаешь, если навыков нет? Дали тебе миллион долларов – ты через неделю пропьешь их и будешь ныть, что тебе дали ВСЕГО миллион.
Ценить время, деньги, жизнь, семью – это так просто не получится, ведь учатся все только на своих ошибках. Ну, вот завелся!
Идеальный театр
Это должна быть команда единомышленников. Хоть театр и называют заводом, это не должно быть так. Необходимо, чтобы люди понимали, что чем-то придется жертвовать. Мне Ваня Трус рассказывал, что спектакль «Матухна Кураж» они репетировали ночами. Я был очень воодушевлен и горд за наших артистов. Понимаю, что, может быть, сейчас я говорю как молодой пацан, у которого есть силы на такое, но жертва должна в театре существовать, ты ведь и эмоционально тратишься.
Этапное
Запомнилась первая постановка в театре Маяковского – это стало для меня серьезным переживанием. Работа с Войтеком Урбаньским на фестивале «Теарт-2013», когда мы делали читку «Внешних побочных», была для меня важной. Ведь мне приходилось выступать еще и артистом в своей пьесе, а я люблю дистанцироваться от этого. Режиссер мне говорит, что я что-то делаю не так, а у меня внутри сразу же: «Я же это написал, я не могу делать неправильно». Войтек разложит все по полочкам – и понимаю, что, действительно, не так, соглашаюсь. В данном случае же я артист, а если нет доверия к режиссеру, ничего не выйдет. Когда я ставлю точку в пьесе, моя работа закончена.
Мне с Искандером Сакаевым было интересно работать. Наверное, потому что у него неординарный взгляд на вещи и очень много энергии, которую он не задумываясь тратит. Ему не важно, перед ним артист, редактор по рекламе или реквизитор. Он со всеми на сто процентов выкладывается.
Как драматурга меня с полуслова понимает Никита Кобелев, с которым кроме «Любви людей» в театре Маяковского мы вместе сделали три пьесы на радио «Россия», с одной даже съездили на фестиваль в Берлин. Я ведь сижу дома, думаю: «Вот как я заковыристо написал! Никто не поймет». А Никита все считывает сходу.
Любая постановка – это подарок.
Фестиваль, где люди находят друг друга
«Любимовка» – огромный опыт общения. В 2011 году я впервые приехал на фестиваль, и меня Елена Ковальская взяла за руку, повела по «Театр.doc», знакомя со всеми. Говорила: «Вот это драматург Дима Богославский, а это – такой-то молодой режиссер. Познакомьтесь, обменяйтесь телефонами, общайтесь, списывайтесь, дружите – и все будет хорошо». Я подобного никогда нигде не видел, и это повторяется из года в год. «Любимовка» – место, где люди находят друг друга. Там очень много авторов и молодых, и состоявшихся, и между ними идет чистое общение.
70 лет не оскорблялись
Я православный, но институт церкви для меня сейчас в сторону отошел: не те метаморфозы с ним происходят, какие-то не очень правильные. Веру надо носить в себе. Сейчас все эти разговоры с «Тангейзером» для меня вообще уникальны. Я просто не понимаю, почему люди не разделяют понятия. Сейчас мы живем в одном государстве, а потом вдруг почему-то в другом. Написано: «светское государство», и все твои претензии по поводу Бога – твои личные претензии, а тут мы что-то все оскорбились. Почему же 70 лет не оскорблялись? Меня крестили в Минске, чтобы начальство папы не узнало. До 20 лет я вообще крестика не носил.
Может быть, мне шумно
Я постоянно сомневаюсь. Наверное, из-за страха, но это хорошо, что инстинкт самосохранения присутствует. Это позволило дожить мне до своих двадцати девяти. Как сказал-то красиво! Так и оставь.
Я люблю пешком ходить, вот весна пришла – можно много ходить пешком.
Может быть, мне шумно. Хоть в моих пьесах и хватает сцен, где люди кричат, делают что-то громко, все-таки по атмосфере они все тихие. Я даже перестал удивляться, почему чаще выбирают камерные площадки для постановок. Значит, я тихий или тишину люблю.
Тишину люблю и спокойствие, еще и такое, когда можно не вставать весь понедельник с дивана – только ходить на кухню, набирать себе в тарелку еды и дальше лежать, смотреть какие-то дурные фильмы или передачи и ничего не делать.
Природа человека: добрая или злая?
Злая. Я люблю, всякие поговорки, присказки, народные мудрости. Там столько всего! Вот притча есть:
«– Загадай любое желание, и я его исполню, только у соседа твоего будет в два раза больше.
– Тогда выколи мне глаз!»
Это же не просто так придумано.
Читать также:
досье на драматургов Андрея Иванова, Павла Рассолько, Сергея Анцелевича, Виктора Красовского