В самом начале сезона Белорусский государственный театр кукол подготовил премьеру, да еще какую! Пьесу-притчу Бертольда Брехта Mann ist Mann ставит режиссер Алексей Лелявский вместе с художником Людмилой Скитович и композитором Леонидом Павленком.
Премьерные показы «Игры в солдатики, или Комедии о человеке, который не смог сказать нет», как определяет свою постановку режиссер, пройдут совсем скоро, 21 и 28 сентября. Но мы не стали их дожидаться и наведались в театр, чтобы подсмотреть, что ждет зрителей на премьере, и узнать, чем Алексея Лелявского привлек именно этот материал.
О стереотипном понимании Брехта и актуальности его драматургии читайте в нашем интервью.
Алексей Анатольевич, ставили ли Брехта в театрах кукол в Беларуси до вас?
Не знаю, не интересовался. В мировом – ставили. Из того, что я видел, первой приходит в голову «Карьера Артуро Уи» в Челябинске в постановке Валерия Вольховского. Очень хороший спектакль.
Мне кажется, Брехт – подходящий для театра кукол драматург. Некоторые считают, что «эффект очуждения» вообще свойственен театру кукол, и все же к Брехту в нем, кажется, обращаются нечасто.
Обращаются, мы просто не знаем. К Брехту в театре вообще обращаются сейчас много. Недавно Лев Додин сдал спектакль по Брехту (спектакль «Страх. Любовь. Отчаяние» в Академическом малом драматическом театре Европы, премьера состоялась в мае 2017 г. – прим. «Культпросвет»). Часто его делает Бутусов. Почему в театрах кукол реже ставят Брехта – не знаю.
И я вообще-то не думаю, что у Брехта есть «очуждение» или еще что-то. Думаю, нам это все «напели». Когда Брехт писал свою теорию, он, наверное, об этом думал как о методике работы с актерами, как о стиле актерской игры. Я понимаю его теорию как теорию режиссера, а не как драматурга. Когда он столкнулся с какими-то проблемами при постановке, тогда все это и придумал.
А вам как режиссеру теория Брехта близка?
Мне вообще любые теории не очень близки. Я не думаю, что любая театральная теория является догмой. Это один из способов определить условия игры для спектакля. И если кто-то яростно бьется головой о стенку и говорит: «Я все время делаю как у Станиславского, Мейерхольда, Брехта, Гротовского и т.д.», то мне кажется, это небольшая наигранность на публику, на творческое сообщество. Это не относится к практике режиссуры. Это для критиков интересно, для людей, которые любят театр. Для каких-то постановок идеи Брехта можно использовать, для каких-то – нельзя.
Судя по тому, что мы видели на репетиции, вы немного сократили пьесу. Вносили ли вы еще какие-то изменения в текст?
Мы много работали с переводом, сверяли немецкий текст и английский перевод, корректировали неточности, поскольку Брехт контролировал английский текст, но, как мне кажется, не контролировал русский. Поэтому мы постарались уточнить, что именно он написал. Оригинальный текст Брехта очень игровой. Немецкий язык вообще игровой сам по себе, он по своей природе как кубики: слово может состоять из трех корней. Когда немец слышит такое слово, он мало того, что понимает его значение, еще и воспринимает значение каждого из трех корней, и у него сразу возникает объемная картина. При переводе на русский язык многогранность немецкого текста Брехта, построенного на словесной игре, пропадает и не может быть передана, поэтому приходилось корректировать перевод и выбирать что-то более удобоваримое и подходящее для нас.
Репетиция
Сложно представить постановку по Брехту без зонгов. В вашем спектакле они будут?
Петь-то у нас будут, но не потому, что Брехт написал песни. Брехт называл это «зонгом», но в переводе с немецкого зонг – это просто песня. В этом смысле «Павлинка», наверное, тоже постановка с зонгами, но она к Брехту не имеет никакого отношения. В той структуре текста, который есть у нас, присутствует часть ритмически организованного текста (я бы не сказал, что он стихотворный) с определенным смыслом. Петь его или не петь – это уже дело второе. Что-то мы пытаемся в спектакле положить на мелодию, а что-то не пытаемся. «Брехт – это там, где поют» – просто очередной штамп. В водевиле тоже поют.
Вообще, теория «а теперь попели» относится к развлекательному театру, который дает ростки в разных эстетических формах. Например, дети устали на спектакле – и герой поет песню. Не потому, что он должен петь в этот момент, а потому, что надо развлечь детей ритмичной музыкой, а содержание песенки не особенно значимо. Поскольку мы обращаемся к людям взрослым, я имею надежду, что песенно-танцевальная часть может быть опущена. Там, где мы иногда поем и танцуем, это имеет отношению к сюжету, к характерам, ситуации, а не происходит потому, что зритель должен отдохнуть и подпеть, как на некоторых известных мюзиклах. Наши песни и танцы не развлекательные, а вот текст развлекательный, он очень веселый.
Для Брехта было важным, чтобы театр заставлял критически осмысливать реальность, а не развлекал. Будете ли вы своим спектаклем заставлять зрителей думать?
Если придут люди, которые хотят осмысливать действительность, они смогут ее осмыслить. Не только ту действительность, о которой писал Брехт, но и сегодняшнюю. Но если такого желания у человека в зрительном зале нет, он осмысливать ничего не будет. Он будет воспринимать так, как он привык воспринимать. Поэтому мы просто стараемся быть, скажем так, понятными и эмоционально близкими, а что будут делать зрители – просто получат удовольствие и посмеются или потом задумаются о том, что происходит вокруг, – это дело каждого. Меня что-то волнует в жизни, а кого-то не волнует. Для такого зрителя мы тоже должны быть интересны, хотя бы на его уровне.
И каким образом вы будете это делать?
Есть стереотип, что Брехт – это очень суровый, драматичный и политичный автор, поэтому нужно прийти на спектакль, сразу погрузиться в глубину проблемы и из нее не выходить. Мне кажется, что это не совсем так. Mann ist Mann – комедия положений и смешна сама по себе.
Но, например, фраза «Ведь тот, кого так переделать сумели, Будет средством, пригодным для всякой цели…» кажется совсем не смешной.
Да, не совсем смешно как суть, просто происходит это весело. Человек ведь как-то попадает в эту ситуацию. Его цепляют на крючок. Гэли Гэй – конкретный пример. И каждый знает много конкретных примеров. И не обязательно в такой глобальной сфере, о которой пишет Брехт, а даже в мелочах. Человек слаб, к сожалению.
У вас на сцене установлен белый экран. Сразу приходит в голову использование экранов в спектакле Брехта, на которых отображалась трансформация Гэли Гэя.
Это будет абсолютно не основанный на проекции спектакль, хотя у нас и есть несколько титров. Белый экран не для этого и не для показа трансформации Гэли Гэя. Трансформация Гэли Гэя происходит внутри него. Когда спектакль ставился впервые, возможно, кому-то и надо было объяснять это наглядно. Сейчас процесс превращения человека из одного в другого достаточно знаком нам и, как мне кажется, происходит он с людьми постоянно. Поэтому он не нуждается в визуальной иллюстрации.
Человек, как оказывается, внутренне меняется очень часто, а некоторые иногда забывают, кто они – так входят то в одну роль, то во вторую. Можно сказать, это даже и не роль. Вообще, это внутреннее изменение происходит достаточно интересно, и любопытно за ним наблюдать. А Брехт в своей истории еще и дает возможность понять причины этого. Ведь мы иногда не обращаем на них внимания и не фиксируем их.
А вы видите эти причины в человеке или в обществе?
Общество дает очень много соблазнов для изменений. И когда кто-то старательно вылизывает начальству руку, то ведь это не общество его заставляет. Он сам не может сказать себе «нет». Почему? Либо соблазнился чем-то, либо растерялся. По разным причинам. Момент упустил – и все.
Есть русская поговорка «Пройти огонь, воду и медные трубы». И самое страшное из этого – испытание медными трубами. Тоже и здесь. Человека иногда ломают медные трубы, иногда огонь, иногда вода. Поэтому причина не совсем в обществе. Скажем так, это – взаимная любовь. Но мне кажется, что все зависит от индивидуума, а не от общества.
Дело в самом человеке, и чем глубже он в себя посмотрит, тем больше он может ужаснуться. И когда ужаснулся, есть два пути: либо сойти с ума, либо себя переделать. Но это грустная часть, и я так грустно говорю, потому что вы затронули содержание. А кроме содержания в искусстве есть еще и форма. Иногда она является определяющей и добавляет больше подспудному содержанию, которое должно существовать в любом произведении искусства. Если, конечно, это искусство.
Репетиция
Как вы пришли к постановке Брехта?
Я вообще его очень люблю. И та притчевость, которая у него есть, мне кажется, очень хорошо приклеивается к театру нашей формы. Причем это касается любого произведения Брехта. Если его трактовать как притчу – это вполне наше.
Когда сталкиваешься с определенным многословием, которое есть во многих произведениях, всегда ищешь баланс, чтобы оставить драматурга, но не делать спектакль, который будет вызывать раздражение тем, что там говорят о чем-то непонятном. На затронутую Брехтом тему переделки человека писали многие, но он оказался самым простым и доступным, как мне кажется, для сегодняшних зрителей. У Брехта понятна описанная ситуация, которая всех нас беспокоит (нельзя же так часто меняться, и почему-то все меняются в одну сторону), интересна фактура (колониальная война на чужих территориях за деньги). Здесь, как в паззле, очень многое сошлось.
Общество развивается стабильно и, к сожалению, не меняется.
В спектакле заняты: заслуженный артист Республики Беларусь Александр Васько, Любовь Галушко, заслуженный артист Республики Беларусь Владимир Грамович, Валерий Зеленский, Тимур Муратов, лауреат Национальной театральной премии Дмитрий Рачковский, Илья Сотиков, Екатерина Трофимук, Дмитрий Чуйков.
