Анна Шадрина, гендерная исследовательница, авторка книги «Не замужем: Секс, любовь и семья за пределами брака». В настоящее время докторантка Университета Лондона. Диссертация, над которой работает Анна, посвящена бывшим советским женщинам на пенсии — поколению, сформированному в эпоху коллективных ценностей, проживающему поздние этапы жизни в эру индивидуализации.
Начну с вопроса, который меня просили задать подруги: как вести себя, когда в разговоре дело доходит до обсуждения гендерных тем, а собеседник оказывается гендерно нечувствительным? Стоит ли пытаться донести свою позицию или проще сменить тему?
Для меня важно учиться говорить о том, чем я занимаюсь, так, чтобы люди, не знакомые с научным жаргоном, могли подключиться к разговору. Иначе в чем смысл быть профессиональной исследовательницей, если моя работа понятна только моим коллегам? Поэтому в таких обсуждениях я обычно говорю о своем опыте и рассказываю, чем гендерные исследования полезны в моей жизни.
Сегодня постсоветская культура переходит на язык психотерапии, которая дает понимание личности как части различных систем. И вроде бы никто не протестует против этого. Вроде бы хорошо, когда есть инструменты, помогающие понять, в каких взаимосвязях мы находимся с другими объектами, какие связи на нас действуют благотворно, а какие — обедняют нашу жизнь и почему так происходит. Психотерапия работает с частной ситуацией, а гендерные исследования изучают, почему эта частная ситуация дискомфорта становится общей для какой-то отдельной группы людей. В психотерапии, особенно в современных ее направлениях, рассматриваются отношения власти на микроуровне. Грубо говоря, как вы себя чувствуете по отношению к определенному человеку — как равная, как властная фигура или как фигура рангом младше. И если вы приходите к выводу, что ваша позиция в данной коммуникации для вас несправедлива, психотерапия обсуждает варианты, что с этим можно делать — выйти из коммуникации или предложить новые правила, которые будут учитывать ваши интересы.
Гендерные исследования смотрят на то, как взаимосвязи людей предопределяются на уровне социальных механизмов. То есть нередко частная ситуация дискомфорта, с которой мы приходим к психотерапевту, предзадана на уровне ролей, которые предлагаются людям социальными институтами и идеологиями. Проще говоря, гендерные исследования изучают, как возникают стереотипы в отношении отдельных групп людей, кто получает выгоду от существования этих стереотипов, а чьи шансы на лучшую жизнь эти стереотипы сокращают. Но, как мне кажется, цель в обоих случаях общая — убавлять, по возможности, количество страданий вокруг.
Казалось бы, цель годная, не так ли? Но дальше подключается проблема «интерсекциональности», или разных типов неравенства внутри одной группы, когда представители одной и той же группы имеют разные интересы и не могут сочувствовать друг другу. Например, успешная женщина из большого города может зарабатывать популярность, публично заявляя, что никакой гендерной дискриминации не существует, что гендерное неравенство придумали нелепые феминистки, которые хотят выглядеть как мужчины и носить шпалы вместо того, чтобы пахнуть духами, кружиться в вальсе и хохотать.
Возможно, этой условной женщине нечего сказать по тегу «янебоюсьсказать». Но очень многим, как выясняется, есть что. Когда я слышу очередное заявление, что дискриминации не существует, я вспоминаю историю, услышанную на женском кемпе, который организовали сотрудницы убежища для жертв домашнего насилия. Одна парикмахер из маленького города рассказывала, что ее клиентки делятся на две категории: несчастные женщины и счастливые. Несчастные — это те, чьи мужья «пьют и бьют». А счастливые — те, у кого мужья «пьют и бьют», но они знают пинкод от их зарплатных карточек…
Конечно, жизнь образованной успешной женщины в столице позволяет всего этого как бы не знать. Но ее защищенная ситуация может оказаться непрочной. Сегодня ты ходишь ногами и не чувствуешь дискриминации, а завтра, не дай бог, придется сесть в инвалидное кресло и мнение об отсутствии дискриминации резко изменится. А еще дискриминацию легко почувствовать, пройдя по центру города с детской коляской, попутно заглядывая в магазин, банк и поликлинику. Окажется, что город проектировали люди, не подозревающие, что мамам с колясками понадобится выйти на улицу.
Или относительно успешная женщина родит двоих детей и останется без поддержки мамы, а партнер уйдет или не станет брать на себя равную долю семейной работы. Ей надо работать, а дети болеют и старенький папа после инфаркта беспомощный — за ним тоже надо ухаживать. Успешная женщина, защищенная от дискриминации, может, конечно, сказать: «Я найму сиделку, няню и повара». А как быть остальным в нашей стране с проигранной битвой за зарплату в 500 долларов?
Чувствую себя капитаном очевидностью, произнося это в 2017 году, но эта система убеждений дискриминирует и мужчин. С одной стороны, мужчины рады поддерживать миф о том, что они охотятся на мамонта и дерутся на дуэлях, потому что это освобождает их от необходимости мыть грязные попы. А с другой стороны, сегодня многие мужчины начинают задумываться: «А почему ожидается, что я буду за все платить?» Или почему мужчины живут на 15 лет меньше? Или как оставаться мужчиной в мире, где быть таковым — значит «обеспечивать», а зарплата не об этом?
А что может изменить такой порядок? Государственная политика, культура, образование?
Как говорит моя бывшая научная руководительница по магистратуре Елена Гапова: «Глобальный капитализм все перетрет. И добавит новые типы неравенства»…
Приведу такой пример. Несколько недель на моей странице в фейсбуке мы с одной женщиной из поколения моей мамы вели активную переписку на тему «зачем феминистки хотят походить на мужчин». Моя собеседница использовала против феминизма такие аргументы: «если женщина наденет каблучки и платьице, она сможет управлять мужчиной, который даже не поймет, что им управляют, если манипулировать грамотно. А глупые феминистки в рваных кедах сами лишают себя такой возможности. Требуя от мужчин равноправного распределения обязанностей, они только настраивают мужчин, в чьей природе не заложено мытье грязных поп, против себя».
Моими аргументами «за» были соображения, связанные с современным рынком труда. Если работать должны оба, но на ком-то еще и все домашние заботы, это значит, что у того, кто освобожден от домашних хлопот, больше шансов преуспеть. Учитывая высокие показатели разводов и вообще хрупкость сексуальной пары, совсем не факт, что этот преуспевающий понесет заработанное той, которая и семью тащит, и на работе работает. Ответ моей собеседницы был примерно таким: «Ухаживать за больными и заботиться о детях — женская обязанность. Тут нечего обсуждать. Если у вас нет мужа, который вас обеспечивает, — это ваша проблема. См. пункт про каблуки и платье».
Казалось бы, у женщин как у группы общие проблемы и должны быть общие интересы. Большинство женщин хотят, чтобы у них была возможность заботиться о своих семьях и реализовываться в профессии. Но возможности эти не для всех женщин одинаковые. Моя собеседница по фейсбуку говорит из перспективы, когда рабочие места были гарантированы, жилье выдавалось бесплатно, а весь детский досуг был доступен семьям с любым достатком. Женщине, чьи активные годы пришлись на позднесоветскую эпоху, действительно, «гендерное равенство» ни к чему. Если у нее не было мужа, государство поддерживало ее на плаву. И в ситуации такой защищенности разговор о феминизме переходит в плоскость дебатов «каблуки против кроссовок». Кстати, идея про манипуляцию мужчинами с целью получения доступа к их ресурсам — довольно новая в нашем контексте. Она возникла параллельно появлению «новых бедных» и «новых богатых». Поэтому женщина, сформированная в советское время, когда у мужчин не было каких-то особых ресурсов, чтобы к ним подбираться, скорее цитирует романы Оксаны Робски, нежели апеллирует к накопленной жизненной мудрости.
Я со своей потребностью в гендерном равенстве говорю из принципиально другой ситуации. Сегодня пока только небольшая часть женщин из нашей страны включена в глобальный рынок труда. Этот рынок открывает много новых возможностей: передвижение по миру, профессиональный рост, интересные судьбы. Но одновременно связан и с новыми рисками. Рабочие места больше не гарантированы — за них необходимо беспощадно драться. Бесплатное жилье больше не дают — на крышу над головой нужно зарабатывать. В том месте, где я сейчас живу, собственное жилье — привилегия супербогатых. Чтобы выживать в таком мире, нужно очень много сил. Если силы отвлекаются на обслуживание других людей, которые находятся на том же рынке труда, но от домашней работы освобождены, вопрос о справедливости такого распределения встанет очень быстро. Поэтому в обществах развитого капитализма меньше давление на женщин насчет традиционной судьбы — не получается у тебя совмещать карьеру и материнство — выбирай, что получается: карьера без материнства или материнство без карьеры. Проблема, однако же, в том, что большинство хотело бы и того и другого. Кто же откажется иметь больше денег, чтобы лучше заботиться о ближних? Для этого карьера и нужна. Много ли заработаешь на «простой» работе? Чтобы взять кредит на жилье, тоже нужна карьера…
Я понимаю, что моя собеседница не видит, какой ей прок от феминизма. Но когда в Беларуси больше не станет возможным сдерживать приход капитализма, проблемы, о которых я говорю, станут актуальными в один миг и для всех. Только в группе «женщины» будет еще больше неравенства, связанного с возрастом, состоянием здоровья, местом жительства, образованием. Тогда же станет более заметно, почему при советской власти женщины могли массово становиться матерями в ранние 20, а сегодня в больших городах возраст рождения первого ребенка 30 и старше. Это не только про «получать от жизни удовольствие как можно дольше». Это еще и про то, чтобы организовать максимально безопасную ситуацию для привода детей в этот мир, где гарантий все меньше. Как писала все та же Елена Гапова: «Дело не в том, что женщины не хотят детей, а в том, что они хотят рожать в подходящее для себя время и в подходящей ситуации». «Подходящая» сегодня означает «безопасная». И если традиционное репродуктивное поведение в регионе меняется всего за несколько десятилетий, это говорит о том, насколько возросли риски вокруг исполнения традиционной женской судьбы в новых условиях.
Постсоветская идеология делает фокус на «традиционных семейных ценностях». Нельзя же просто сказать: «Знаете, денег больше нет, выживайте, как хотите». Поэтому предлагается видеть источник безопасности не в государственной поддержке, а в семье. Под семьей понимается союз мужчины и женщины плюс дети. Парадокс в том, что в нашей части света семья — это часто мама и бабушка плюс дети, потому что «мыть грязные попы — это обязанность женщин». В реальности это чаще мужчины, которые уклоняются от участия в жизни детей и от расходов на их содержание.
Немецкий социолог Ульрих Бек называл нуклеарную семью «зомби- категорией», потому что мы ее видим, а ее нет: если, например, в семье есть няня, которая приходит на 8 часов, на самом деле она выполняет ту же эмоциональную работу, что и мама, и между ней и ребенком тоже возникает особая эмоциональная связь. Если о ребенке заботятся трое взрослых — это уже не нуклеарная семья. А нуклеарной семье в одиночку справляться с заботой о детях все сложнее. По тем же причинам, о которых я говорила выше. Кроме того, почти половина браков распадается. Но люди продолжают жить в семьях, только эти семьи выглядят не так, как они воображаются.
Есть замечательная американская книга Розанны Герц, название которой можно перевести как «Не в паре — случайно, матери — по выбору» («Single by Chance, Mothers by Choice»). В ней исследуется такая ситуация: романтические союзы сегодня становятся все более хрупкими, но большинство женщин хочет заботиться о детях. Исследовательница изучала, как устроены семьи женщин, которые решили стать матерями вне партнерства с мужчинами. Она сделала интересный вывод о том, что современная семья часто строится не вокруг сексуальной пары, а вокруг матери с ребенком и различных «приставных модулей»: сексуального партнера (или партнерки) матери без заботы о ребенке, сексуального партнера с заботой, несексуальноого партнерства и так далее. А есть еще бездетные семьи, которые без детей не перестают быть таковыми.
Возможно, люди по инерции пытаются воспроизводить традиционные семейные сценарии и ценности, не понимая, что в силу ряда обстоятельств это уже не работает? И все разводы, фрустрации из-за того, что мы не видим возможности реализации каких-то новых сценариев?
Никто не говорит, что нуклеарная семья — это плохо или что она «не работает». Речь о том, что даже двоим взрослым трудно сегодня поднимать детей со всем этим «ранним развитием». Нуклеарная семья вынуждена подключать дополнительные источники заботы. Исследования на эту тему показывают, что такая забота извне изменяет представления о семейных ролях. И тогда это уже не «мама и папа плюс дети», а нуклеарная семья плюс что-то еще.
А с другой стороны, мы родились и воспитаны в культуре, где главное в жизни — найти свою любовь. Это расшифровывается не просто как «вместе навсегда», необходимо, чтобы вокруг этого ладилось все остальное. Жить мы можем как угодно, но есть представления о том, как «должно быть», которые продолжают на нас влиять. Социологи же, исследующие семью, говорят, что, судя по всему, «вместе навсегда» будет встречаться все реже. Скорее всего, в течение жизни современный человек будет создавать несколько партнерств, а с развитием репродуктивных технологий идеи о семейных ролях изменятся еще больше.
Сегодня для того чтобы стать матерью, уже не обязательно заниматься сексом. В футуристических сериалах, например, много размышлений о том, что произойдет, если воспроизводство будет вообще выведено из женского тела. Тем не менее даже в таких сериалах герои часто изображаются стремящимися к нуклеарному стандарту — настолько этот образ прочно утвердился как символ полного счастья.
В то же время половина населения планеты не состоит в браке. И все эти люди каким-то образом формируют вокруг себя сети любви и заботы. Эти связи, бывает, жизненно важны не менее тех, которые организованы вокруг сексуальной пары. Но мейнстримная культура продолжает дразнить образом романтического счастья, которое приходит раз и на всю жизнь (к хорошим людям). Хотя та же культура, говоря о любви, редко показывает, «что было после свадьбы»…
Какие исследованиях или книги о новых типах семьи вы могли бы посоветовать?
Я бы все же рекомендовала начать со «старых». Потому что если внимательно посмотреть на то, как устроено «старое», может оказаться, что оно не ближе к стандарту, чем новое. Например, в прошлом году вышла бесподобная книга, которую я рекламирую по каждому поводу. Это монография Дженнифер Утраты «Women without Men: Single Mothers and Family. Change in the New Russia» («Женщины без мужчин: Матери-одиночки и семейные изменения в новой России»). К сожалению, она пока не переведена на русский язык. Это масштабное исследование о том, как выглядит типичная современная российский семья. Исследовательница провела год в Калуге, где разговаривала с разведенными матерями, бабушками и отцами. Она пришла к интересному выводу: когда происходит развод, и дети остаются с матерью, работающая мать часто не в состоянии самостоятельно вырастить ребенка, и тогда на место мужчины приходит бабушка. При этом мать становится кормилицей семьи, а бабушка занимается хозяйством. Поэтому можно сказать, что «традиционные семейные ценности» в России — это не про мужчину и женщину, как можно было бы подумать, а про наличие молодой и здоровой бабушки, которая не против оставить работу и заняться внуками.
А где в этой системе дедушки?
Продолжительность жизни мужчин в нашей части света в среднем на 10-15 лет меньше, чем у женщин, потому что воплощение стандарта мужественности связано с рискованным поведением — в частности, как показывает Утрата, с чрезмерным увлечением алкоголем, которое препятствует как заботе о себе, так и о ближних. В наших странах пить — это ритуал «омужествления» и одновременно способ компенсации ввиду невозможности для многих воплощать идеал «кормильца семьи».
Если вернуться к исследованиям и литературе, есть ли что-то об участии женщин в военных конфликтах, революциях в наше время?
Недавно вышла книга Елены Гаповой «Классы наций: феминистская критика нациестроительства», где рассматривается, что происходило с гендерными ролями при социализме и что происходит с ними в современном мире. Я ее горячо рекомендую. Елена Ильинична поднимает очень важные вопросы о том, как понимается справедливость в новое время. Например, Джоан Скотт выдвинула тезис о том, что если женщины, грубо говоря, не готовы получать по морде на баррикадах, они не могут рассчитывать на равные политические и прочие права с мужчинами. Права, как мы уже ранее обсуждали, нужны для того, чтобы выживать. Но на баррикадах, как показывает Елена Гапова, рассматривая громкие сюжеты современности, для мужчин и женщин ситуация разная. Женщины не только рожают — общество устроено так, что они еще и берут на себя заботу обо всех остальных. Выходит, что мужчина — «сам по себе», на баррикадах, а женщина вроде бы должна больше заботиться о сохранении своей жизни потому, что она отвечает за других членов семьи. И как тут быть, когда и права нужны и жизнь нужно беречь? Конечно, универсальных рецептов «что делать» здесь нет. Но удачно заданные вопросы порой помогают обнаружить новую перспективу, что позволяет обновить привычный образ мысли.
