«Культпросвет» отправился в Брест, чтобы встретиться с главным режиссером Брестского театра кукол Александром Янушкевичем, лауреатом III Национальной театральной премии Беларуси и российской национальной театральной премии «Золотая маска». Поговорили о белорусском театральном пространстве в целом и о том, как обстоят дела в Брестском театре кукол в ожидании нового здания.
Александр, как в Брестском театре кукол распределяются обязанности между художественным руководителем, главным режиссером и директором? Не возникает ли проблем в принятии решений, когда во главе театра три человека?
Лично я нахожусь в некотором ожидании того, что дальше будет со зданием театра — пока мы работаем в бывшем кинотеатре «Молодость». Новое здание должны открыть к концу этого года, но обычно тендеры на поставки звукового и светового оборудования проходят медленно, поэтому мы все здесь немного в подвешенном состоянии.
Сейчас я ставлю перед собой очень локальные задачи: подготовить театр к переезду и сделать так, чтобы текущие спектакли плавно перешли на новую сцену. Я также занимаюсь постановкой новых спектаклей и отсматриваю старый репертуар — более 40 спектаклей, в том числе замороженных или редко появляющихся в афише.
Что касается директора и художественного руководителя, то сейчас очень много внимания они уделяют именно стройке.
В театре есть худсовет. По вашему мнению, нужен ли он сегодня и если да, то какие функции должен выполнять?
Мне кажется, что худсоветы не нужны, потому что посоветоваться с коллегами, высказать свое мнение и опасения можно всегда. В Перми, например, у меня худсовета не было, а здесь это, скорее, такая белорусская дань традициям. Часто решения принимаются самостоятельно, но в каких-то случаях хочется перестраховаться, «разделить общую безответственность». Это своего рода игра, но мне кажется, что это бессмысленно. Худсоветы «принимают» спектакли перед выпуском, но какие-то серьезные правки вносить невозможно просто технически, потому что жизнь бедная, а когда спектакль уже сделан и потрачены деньги, его уже не отменишь, только в каких-то крайних случаях. А так — билеты проданы, играть надо. Внести правки за ночь невозможно, поэтому еще раз скажу, что это выглядит так: все высказались, сказали «да», и обычно все остается как есть.
Свою недавнюю премьеру «Мой папа — птиц» вы назвали спектаклем-экспериментом. Почему? Что вы вкладываете в понятие экспериментального спектакля?
«Экспериментом» я называл технологию кукол и пространства. Это опасное слово для прессы — она не вдумывается в контекст и шпарит громкие заголовки. Что касается самой постановки, то экспериментального там нет ничего, кроме найденной и оправданной коммуникации со зрителем. Не скажу, что это нечто выдающееся, но в реалиях белорусского «отсутствия зрителя», его персонификации, мне показалось это важным. А эксперимент для меня — открытие новых средств повествования, той же коммуникации, авторский взгляд, вызов, провокация и так далее.
Спектакль «Мой папа — птиц», фото: архив театра
Около года назад в одном из интервью вы сказали, что время театра кукол еще не пришло, что сейчас время социального и пластического театра. Насколько это высказывание применимо к ситуации в Беларуси и что для вас социальный театр?
Может, пришло, может, ушло — никто не знает. Да и называть это театром кукол тоже не совсем корректно. Театр кукол в названии — это просто отрезок времени в развитии чего-то большего, что мы сейчас не слишком понимаем. Есть времена, когда искусства рассыпаются на части, есть времена, когда снова собираются. Сейчас процесс сложнее. На мой взгляд, сегодня все зависит от конкретной задачи и материала.
В Беларуси сейчас не до этих сложностей. У нас существует театр двух видов. Иногда бывает так, что актеры сделали вид, что они сыграли, зрители сделали вид, что посмотрели, все разошлись, все хорошо. Это такое времяпрепровождение: прийти в театр, чтобы окультуриться, «получить культурную услугу». И никаких вопросов, дискуссий и внутренних затрат для понимания зрителями того, что они увидели, не происходит — это театр как «забаўляльна-відовішчная ўстанова».
Другой пласт касается, как правило, негосударственных театров и институций. И именно там, как мне кажется, сейчас наблюдается живое движение и в социальном театре, и в пластическом. Если сказать кратко, это неразвлекательный театр. Что же касается кукольного театра, то до сих пор существуют стереотипы, которые мешают выходить на конкретный разговор со зрителем.
А как в вашем театре в принципе выстраивается работа со зрителями? Устраиваются ли обсуждения после спектаклей, проводится ли какое-то анкетирование, чтобы понять, что это за люди и какие у них потребности?
Пока никак, это все игра в одну сторону. Например, после осеннего показа «Новой земли» разговор был, и люди хорошо в него включились: не было такого, что кто-то остался на обсуждение, чтобы просто посидеть в сторонке. Но проблема в том, что даже на организацию таких обсуждений у театра банально не хватает человеческих ресурсов. Не хватает сил и у артистов, потому что в день бывает по три выезда в детские сады и школы, а еще, возможно, репетиция. Дело в том, что на Восток, где сейчас находится театр, ездить никто особо не хочет, а просто так привозить группы детей из школ запрещено — для этого нужен отдельный автобус, милицейское сопровождение. И каждый такой нюанс приводит к тому, что мы здесь стационарно играем один-два спектакля в неделю на выходных. Остальное — два автобуса, три прицепа: сели—уехали—разгрузили—приехали—разгрузили… И так театр живет уже девятый год.
Это же сильно влияет на художественную составляющую…
Да, и поэтому, возвращаясь к первому вопросу, еще раз скажу, что моя задача — впоследствии подтянуть все спектакли из текущего репертуара до уровня новой сцены, потому что, приходя во мрамор и чистые стены, играть, как в садике поселка Остромечево, просто нельзя.
При этом же идут репетиции новых спектаклей, театр ездит на фестивали — даже в Китай и Индонезию, — и все это в таком безумном ритме. Я просто снимаю шляпу перед артистами: в таких условиях им удается еще и не заштамповаться… Поэтому, конечно, все ждут «райского уголка» в виде нового театра — это уникальная вещь в новейшей истории страны, когда для кукольного театра открывается специализированное здание.
Вы как-то говорили, что кукольный театр отличает среди прочего камерность. Кукольный театр на большой сцене что-то теряет?
Дело в том, что тягать огромную куклу просто тяжело. Пока ты ее поднимешь, пока она пересечет пространство из точки а в точку b, вся эта «милость» и быстрота восприятия теряется. А в маленьких пространствах все это делается гораздо быстрее. Но, повторюсь, все зависит от задач, материала, конкретной идеи.
Есть ли сейчас какие-то новые тенденции в театре кукол?
Сложно за всем уследить, потому что масса всего происходит, и далеко не все можно увидеть. Но если, например, говорить о фестивалях, то мне кажется, что интерес вызывают две вещи: либо какие-то совершенно новые формы, либо традиционные виды театра вроде бунраку, индонезийских теней… А все то, что посередине и чем мы по большому счету и занимаемся, честно говоря, очень скучно.
Если говорить о белорусском театральном пространстве в целом, что отличает его сегодня, какие характерные черты ему присущи?
Я довольно долгое время был оторван от Беларуси и, вернувшись, я вижу, что все самое интересное и живое из того, что происходит в театре, уходит в сторону неофициального и негосударственного финансирования. Пусть это происходит и редко, но метко, и мне кажется, что частный театр будет развиваться и дальше. Что касается официальной среды, «тэатральна-відовішчных устаноў», то это все существует само для себя, это не рассчитано на зрителя, как мне кажется. Что-то сделали сами для себя, сами для себя показали и живем дальше.
После возвращения вы следите за тем, что делают ваши коллеги в кукольном театре, важно ли для вас поддерживать с ними связь и получать фидбэк по поводу ваших работ?
Важно. Правда, у меня крайне мало времени и я очень редко бываю в вольном полете, потому что постоянно занят в разных постановках в других городах и странах.
Вы работали с разными коллективами и не только в Беларуси. Есть ли какие-то глобальные отличия в постановочном процессе и взаимодействии его участников в разных странах?
Все зависит от людей. Если в лидерах молодой или ищущий директор, то он старается организовать все таким образом, чтобы не было простоев, чтобы все не было монотонным…
Проблема театра в Беларуси в том, что у нас как-то все неспешно. Даже в Перми, где миллионное население, ритм гораздо выше, чем в Минске: шесть премьер в год — все очень серьезно. А здесь как? Ну, мы фанеру не закупили. А почему? Потому что не съездили — бензин кончился… Ну, не сегодня так завтра… А завтра не бывает, его просто нет.
Важно ли для вас быть единомышленниками с художниками и композиторами, с которыми вы работаете над спектаклями, в каких-то нетеатральных вещах, иметь общую картину мира?
Человека чувствовать надо, без этого никак. В любом случае происходит объединение по каким-то вещам просто на уровне «нравится — не нравится»…
Какие темы, по-вашему, должны сейчас подниматься в театре, чтобы непосредственно отражать то, что происходит в обществе?
Те, что волнуют людей…
Да, но что, по-вашему, сейчас реально волнует людей? Мне кажется, всегда есть опасность нестыковки того, что, как мы думаем, важно для зрителя, и того, что зритель на самом деле хочет увидеть на сцене.
Простите за банальность, но такие темы, как любовь, самоидентификация, взаимоотношения с обществом и личным «я»…
Согласна, это такие «вечные» темы, но есть ли что-то, скажем, остроактуальное?
Думаю, в качестве примера можно привести спектакль «11 апреля». Я, к сожалению, еще не видел его, но думаю, что сама рефлексия по поводу этой затоптанной и забытой трагедии, то, что эта тема в принципе поднимается, — это уже стоит огромной благодарности создателям. Мне кажется, это очень нужное дело. И дело тут не в театральности. И это как раз таки входит в спор с государственными театрами, где важен в первую очередь план, посещаемость, из чего вытекает обращение к известным названиям — и вот опять мы имеем «забаўляльна-відовішчную ўстанову».
Но все же как-то возможно, работая в гостеатре в Беларуси, найти баланс между этой необходимостью выполнять план и желанием делать актуальные и «неразвлекательные» спектакли?
Честно — не знаю. Я не сноб, я тоже люблю посмотреть что-то смешное и даже дурацкое. Наверное, баланс в балансе. Театр должен быть разный. Но он должен опасаться выглядеть и быть «услугой», потому как и отношение к нему будет соответствующее.
Как вы оцениваете успешность ваших постановок? Есть ли у вас какие-то критерии?
Сложно судить. Дело не в посещаемости и не в «долгожительстве» спектакля. Наверное, в том, настолько «замысел» соответствует практическому воплощению. Срабатывают ли те механизмы, которые предполагались теоретически. Конечно, радуют новые открытия, которых не предполагал. И главное, процесс — от цехов до артистов. Если случается единение — уже не напрасно…
