В чем особенности работы с Борисом Эйфманом как хореографом?
Прежде всего, отмечу его особую требовательность. Уже в репетиционный период нужно работать с полной отдачей, выкладываться так же, как на спектакле. Это необходимо для того, чтобы Борис Яковлевич мог понять, так ли он поставил то или иное движение, или, может быть, что-то следует убрать, изменить. По этой же причине ты должен наполнять свой танец максимальным количеством эмоций. Кроме того, постоянно идет корректировка, одни элементы привносятся, другие исчезают, даже после премьеры. Иногда меняются не только отдельные движения, но и режиссерские решения целых сцен. Мы находимся в постоянном поиске.
Как, танцуя партию снова и снова, удается сохранять ее живой и вибрирующей?
Естественно, утомляет механически делать одну и ту же работу, это очень скучно. Каждому артисту хочется новизны и свежести. Приходится самому себя взбадривать, пытаться что-то добавлять. Конечно, речь идет о нюансах, небольших украшениях, которые не изменяют концепцию роли.
Зал на вас в этом отношении влияет?
Да, конечно. Как раз в Минске всегда очень волнующие и ответственные спектакли. Здесь не только много друзей, но и немало людей, которые любят балет и разбираются в нем. Они могут заметить даже мелкие технические ошибки, невытянутое колено или носок, например. У европейских зрителей, все-таки, немного другое представление о красоте. Им что-то можно подавать более изломанно. А здесь зрители, воспитанные на советском балете. Им ближе гармония линий, классическая красота. Нужно дотягивать, «допевать».
Как вам белорусская сцена с точки зрения танцовщика?
Здесь очень широкая, «мягкая» сцена, но с небольшим покатом. Все-таки мы привыкли танцевать на ровных площадках, поэтому это создает для нас некоторые сложности и требует адаптации. Мы выступаем непосредственно в день приезда, и приходится все держать под контролем. Но это дело привычки. Думаю, что белорусские артисты привыкли именно к такому полу.
Вы слышите музыку, когда танцуете?
Действительно, бывает, что музыки вообще не замечаешь. Только яркие акценты, чтобы попасть в такт. А иногда, даже случайно столкнувшись с музыкальным отрывком, понимаешь, сколько нюансов не улавливаешь, находясь на сцене. Поэтому нужно отдельно приходить на концерты, чтобы почувствовать всю эту глубину и утонченность. Например, у нас в балете «Дон Жуан, или Страсти по Мольеру» (сейчас он, к сожалению, не в репертуаре) используется музыка Гектора Берлиоза. Когда я послушал ее на концерте, невольно «танцуя» про себя какие-то элементы, то понял, сколько всего упускал раньше, во время исполнения партии.
Есть ли разница, звучит оркестр или фонограмма?
Оркестр вдохновляет, в первую очередь нас, артистов. И зрители по-другому воспринимают такие спектакли. Но в балетах Бориса Яковлевича всегда сложный подбор музыкального материала. Партитура составлена из разноплановых фрагментов, которые лучше всего поддерживают и раскрывают конкретные хореографические идеи, смысл определенных сцен. Исполнять ее «вживую» на высоком уровне очень непросто. Кроме того, у нашего театра нет своей сцены, и мы не можем позволить себе содержать собственный коллектив музыкантов. Поэтому, к сожалению, нечасто удается выступать с оркестром.
Какую из скульптур Родена вы больше всего любите и почему?
Мне нравится «Поцелуй». Эта мужская невозмутимая спина, легкий поворот головы выглядят так естественно и трогательно! Здесь гармонично сливаются подчеркнуто мужественное начало и вечное женственное, которое тает в поцелуе. У нас в балете явно показана эта поза. В Париже мы были на индивидуальной экскурсии в Музее Родена. Безусловно, очень полезно непосредственно соприкоснуться с биографией скульптора и его произведениями. Все жесты на сцене становятся более осмысленными. Положение кистей рук, походка – у Родена все должно быть не таким, как, допустим, у Онегина или Вронского. Нужно держаться немного «не по-балетному», я бы даже сказал – «по-бытовому». Роль приобретает более увесистый, монументальный рисунок.
Могут ли в принципе удержаться вместе такие творческие индивидуальности, как Камилла и Роден?
У меня есть ощущение, что Камилла Клодель, возможно, даже более одаренный художник, чем Роден. Они жили и творили вместе на протяжении целых пятнадцати лет. Но, мне кажется, талантливые люди, подобные им, неминуемо сталкиваются в неразрешимом конфликте. Каждый невольно видит в другом источник вдохновения, где можно черпать энергию для творчества, и, соответственно, подозревает, что партнер воспринимает его самого в том же ключе. Поэтому паранойя, которая преследовала Камиллу, навязчивая мысль, что Роден ворует у нее идеи и использует ее, была, к сожалению, неизбежна.
Балет на какой сюжет, в основе с каким конфликтом вы хотели бы поставить как хореограф?
Борис Яковлевич в своем творчестве любит обращаться к историческим личностям, пытается проникнуть в их внутренний мир, определить, что на них повлияло. И меня тоже привлекают реальные истории. Скажем, работы, созданные Камиллой Клодель и Роденом – вечная классика. Но в то время в истории человечества было много скульпторов. Почему же так известны именно эти французские мастера? Что уникального им удалось выразить в своих произведениях, и как их популярность связана с культурным контекстом? Такой разбор, мне кажется, всегда увлекает зрителя. Когда я пытался делать свои хореографические наброски, то обращался к Бетховену. Мне интересно, каково это — чувствовать внутри себя музыку, будучи глухим. И как можно, претерпев столько страданий, в итоге написать Девятую симфонию, «Оду к радости» — признание в любви к миру. «Обнимитесь, миллионы!»… В жизни Бетховена были болезни, сословные унижения, личные трагедии. Его обманывал и обворовывал племянник, но в то же время композитор не утратил любовь к людям и веру в них. Это меня притягивает.
Можно ли сказать, что физическая боль – ваш постоянный спутник?
Есть такое. Постоянно что-то тянет, болит, идет борьба с собственным телом. Видимо, как и у спортсменов. Особенно сильно это ощущается по утрам, потому что вставать очень тяжело. Но в конце каждого спектакля есть волшебный момент, когда понимаешь, что все мучения и непрерывная внутренняя схватка с самим собой не напрасны.
Насколько помогает вам видеосъемка? Не создает ли она дополнительный стресс?
Помогает, без сомнения. Иногда посмотришь, разочаруешься. Бывает, идешь от внутренних ощущений и кажется, что все делаешь правильно, но со стороны результат выглядит по-другому. То есть, камера – большой учитель для каждого артиста. Чтобы не говорил тебе педагог или хореограф, ты не осознаешь до конца его правоту, если сам себя не увидишь со стороны. Кроме того, приятно, что потом можно будет показать своим детям и внукам, каким ты был на сцене.
Но ведь все ошибки тоже фиксируются…
Мы все живые люди, и ошибки естественны. Недавно вот и Мадонна упала во время концерта, но это же не значит, что она не умеет выступать. Это жизнь. Наоборот, здорово, что театр – живой организм. Не кино, где наверняка знаешь, что герой, скажем, сейчас перепрыгнет через забор. В театре всегда есть элемент неожиданности, новизны. Поэтому это искусство никогда не умрет и всегда будет интересно публике.
То есть вы думаете, что у балета есть будущее?
Конечно. Мне кажется, что все больше и больше людей приобщается к танцу. И телевидение помогает: даже популярные шоу так или иначе побуждают зрителей интересоваться разными видами танцевального искусства, и может быть, заниматься ими.
Какую роль балет играет в обществе и может сыграть в жизни конкретного человека, простого зрителя?
Верю, что эта роль важная и значимая. В первую очередь, речь идет о повышении уровня интеллекта и культуры. Очевидно, что чем больше в обществе образованных людей, тем меньше в нем ненависти и агрессии. Просвещенные люди способны вести диалог и с большей вероятностью приходят к мирному разрешению конфликтов во всех социальных сферах.
А своих детей вы бы отдали в балетное училище?
Раньше я бы точно ответил «да». А сейчас начинаю подумывать, что, может быть, и не стоит. В любом случае, прежде всего, нужно смотреть на способности. Если в ребенке будут природные задатки, то, разумеется, я попытаюсь передать ему весь свой опыт.
Не мешает ли известность личной жизни?
Конечно, женское внимание всегда приятно. Наверное, моя девушка иногда ревнует. Но она сама из мира балета, и поэтому понимает: нужно давать поклонницам возможность выразить благодарность за спектакль. Главное, что она представляет, насколько изматывающими, в том числе, эмоционально, могут быть репетиционные процессы, и осознает: театр для меня – это полжизни или даже ее большая часть. И поэтому не требует чрезмерного внимания. Очень важно, чтобы рядом был понимающий человек.
