– Вы закончили художественно-постановочный факультет Ленинградского театрального института. В каком театре начинали?
– Я начинал в 1963 году у Зиновия Яковлевича Корогодского в Ленинградском ТЮЗе (Театр юного зрителя в Ленинграде 1960-70-х годов был местом паломничества не только детей и молодежи, но и всей городской интеллигенции – прим. Культпросвет) и тринадцать лет там проработал. Правда, на два года уходил главным художником в Театр «На Литейном», но потом вернулся обратно в ТЮЗ. В 1976 году перешел в Театр на Таганке, куда меня позвал Давид Боровский.
– В Театр на Таганке вы пришли в самый пик его популярности.
– Я бы сказал – в предпик – тогда, когда там было еще очень интересно. Первый спектакль, который я готовил как заведующий постановочной частью (или, как сейчас говорят – технический директор) был «Мастер и Маргарита». Это была «бомба».
– С чего начиналась популярность Театра на Таганке? Как сложилась такая великолепная творческая плеяда?
– В театре Вахтангова работал замечательный артист Юрий Любимов. Одновременно он преподавал в Щукинском училище и со своими студентами выпустил дипломный спектакль «Добрый человек из Сезуана». В это же время в московском областном театре возле Таганского метро, который тихо угасал и его нужно было как-то спасать, появился новый директор Николай Лукьянович Дупак.
Увидев «Доброго человека…» Николай Лукьянович предложил в Комитете культуры взять в областной театр весь любимовский курс и Юрия Петровича в качестве главного режиссера (ну, или худрука – точно не помню название должности, хотя эти формальности не имеют значения). Юрий Любимов сказал, что он согласен, но при одном условии – его труппа будет играть «Доброго человека…», и от всего прошлого репертуара они откажутся. На этом и договорились. На «Доброго человека…» аншлаг был всегда – там играли Коля Губенко, Алла Демидова и другие будущие звезды. А через полгода появился еще один спектакль, затем еще, и о театре вдруг заговорили.
– В 1970-х Театр на Таганке был в Минске, помните ли вы ваши впечатления от этих гастролей?
– Мы тогда привозили несколько спектаклей, в том числе «Гамлета». Минская публика встретила прекрасно, сам был свидетелем, как некоторые зрители, которым не удалось добыть билет, по пожарной лестнице забирались в театр через гримерки.
– Вы долгое время работали в знаменитом Санкт-Петербургском Малом драматическом театре с известнейшим режиссером-новатором Львом Додиным, в чем секрет популярности этого театра, какие постановки с Львом Додиным сделали вы, как художник-сценограф?
– Малый драматический был театром областного подчинения, не слишком популярным у публики. В 1973 году главным режиссером МДТ стал Ефим Падве, который начал поднимать Малый драматический – зрители заинтересовались и пошли.
В 1975 году в МДТ пришел Лев Додин, как приглашенный режиссер. Он поставил в этом театре «Разбойник» по пьесе Чапека, «Татуированную розу» Теннесси Уильямса, затем «Живи и помни» по роману Валентина Распутина, конечно же, «Дом» по роману Федора Абрамова с замечательными художниками Мартом Китаевым и Эдуардом Кочергиным.
С 1983 года Лев Додин стал художественным руководителем театра и создал величайшие спектакли, такие как, например, «Братья и сестры» по трилогии Ф. Абрамова, «Повелитель мух» Уильяма Голдинга в замечательном оформлении Д. Боровского «Звезды на утреннем небе» по пьесе Александра Галина. Со временем театр стал очень популярен.
У Додина свой подход к артистам, своя метода и умение с ними работать. Мы сделали с ним «Звезды на утреннем небе» по произведению Александра Галина, Gaudeamus по повести Сергея Каледина «Стройбат», «Пьесу без названия» и «Чайку» по Антону Павловичу Чехову, «Чевенгур» по роману Андрея Платонова, возобновили «Повелитель мух» по Уильяму Голдингу.
И сегодня Лев Додин делает потрясающие проекты. В прошлом году на Камерной сцене Театра Европы (Малого драматического) стартовал проект – фестиваль: «Мы и они равняется МЫ» – цикл пьес современной драматургии разных стран под общим названием. Это такой маленький фестиваль – восемь названий, какие-то из них пошли на основную сцену. Из недавних спектаклей мне понравился «Враг народа», очень успешный спектакль «Коварство и любовь». Собираюсь сходить на новый «Вишневый сад».
– Зритель современный и зритель тех лет – разный?
– Нет. Но сейчас разным становится театр. И не всегда это на пользу – появляется много поверхностных вещей. Дело в том, что театр – это не место, где можно просто так отдыхать, кайфовать. Когда Олег Николаевич Ефремов начал реконструкцию МХАТа, первое, что он сказал: «Ребята, сделайте кресла жесткими, чтобы люди не засыпали». А сейчас, к сожалению, многие театры только тем и занимаются, что дают такую возможность якобы отдохнуть.
– Минский «Дон Жуан» – это не первая ваша работа с режиссером Анатолием Праудиным?
– Мы делали с ним спектакли в Самаре, Омске, в Балтийском Доме. Сотрудничество началось с простого – я был завкафедрой на художественно-постановочном факультете в нашей Санкт-Петербургской театральной Академии. И я должен был отрабатывать определенное количество учебных часов для студентов. Мне предложили преподавать на курсе Праудина. Хорошие ребята, кстати, сейчас они организовали свой театр.
Однажды ко мне подошел Анатолий Аркадьевич и предложил поработать с ним в Самаре над «Фальшивым купоном» по рассказу Льва Толстого. Получился очень хороший спектакль, он выдвигался на «Золотую Маску». Потом было еще несколько совместных работ. В сентябре прошлого года мы сделали «Гамлета» в Самаре. В декабре, перед приездом сюда – «Осенний марафон» по пьесе Володина в Балтийском доме.
– Художник и режиссер видят одинаково материал, образы героев? Или бывают разночтения?
– Это зависит от взаимопонимания и способа работы. Когда есть взаимопонимание, тогда проблем не возникает. У меня было несколько случаев с другими режиссерами, когда мы начинали что-то делать, и я чувствовал, что мы не понимаем друг друга совершенно, тогда я советовал кого-то другого из художников.
– Основные характеристики вашего творческого метода – стремление к минимализму, некой натуральности в сценографии?
– Это не совсем точно. Бывает по-разному. Минимализм в спектакле «Чевенгур» такой тяжелый и трудный. Или спектакль «Московский хор» по пьесе Людмилы Петрушевской – такой технически простой, но там столько всего наворочено. У меня нет определения того, что такое современная сценография, но я больше всего боюсь и не хочу повторять из постановки в постановку какие-то свои удачные концептуальные находки.
Есть художники, которые разрабатывают определенные темы, скажем, деревья, пейзаж на сцене, в пяти спектаклях. Потом находят другую тему – холст, материю. Я специально этого не делаю. Я «танцую» конкретно от спектакля, сценического пространства. Вообще, я не теоретик. Вот о технических находках могу рассказывать очень долго.
– Как вы используете возможности сцены? Вы сторонник последних находок в сценографии?
– Это не совсем верный подход, для меня, во всяком случае – можно и компьютерные проекции делать, и живописные декорации, главное, чтобы это совпадало с видением режиссера и было удобно актерам. В нынешнем спектакле режиссер предложил воплотить в сценографии идею неба, с которого Господь Бог смотрит на Дон Жуана. Поэтому практически во всех картинах в спектакле присутствует небо.
– Как вам работается с артистами Купаловского театра?
– Хорошо. Учитывая мой опыт работы в театре (а я начинал подмалевщиком) я легко нахожу язык с артистами, потому что во время репетиций я находился на сцене рядом с ними и видел их иногда в труднейших ситуациях – что-то сложно, что-то не получается. Я всегда готов помочь, подсказать и режиссеру, и артисту: проще вот так повернуться или пойти сюда, потому что режиссеру бывает иногда не до каких-то мелочей.
– Сегодня вы свободный художник?
– Я свободный художник, но есть разные формы сотрудничества с театрами. Я работаю с Самарским театром, с МДТ, преподаю в Санкт-Петербургской театральной Академии, сотрудничаю с АБДТ им. Г. А. Товстоногова.