Рядом с «ТЕАРТом» из года в год проходят международные фестивали вроде «Белой вежи» в Бресте или «М@rt.контакта» в Могилеве. Другое дело, что мы не всегда уделяем достаточно внимания «местной программе», отдавая предпочтение постановкам из других стран. На этом фоне многим кажется, что культурной жизни вне Минска не существует. Культпросвет восстанавливает равновесие и рассказывает о жизни Витебска, танце и о том, как бытие определяет сознание в интервью с худруком театра-студии современной хореографии Дианой Юрченко.
В 2002 году директор IFMC Марина Романовская обращается к Диане Юрченко с предложением поработать с ансамблем «Зорька». Так, продолжая «танцевальную» историю Витебска, возникает новая студия современной хореографии.
Диана Юрченко: На самом деле, жизнь – она везде жизнь. Наверное, здесь у вас происходит больше событий, да и вообще людей, которые занимаются различными видами искусства. В Витебске, может, чуть меньше будет, но все они очень интересные, и музыканты, и танцовщики, и художники.
Таня Сецко: Пересекаются между собой эти группы?
ДЮ: Чаще, конечно, актеры общаются с актерами, музыканты – с музыкантами, но иногда мы пересекаемся, стараемся делать что-то совместное. Нас, например, приглашают художники участвовать в перформансах, и мы стараемся не упускать возможности. Это ведь отлично, когда существует общая культурная среда. А нам всегда есть о чем поговорить.
ТС: Какие витебские события прошедшего года вы для себя отметили?
ДЮ: На фестиваль современной хореографии IFMC из Москвы приезжал очень интересный коллектив с постановкой Екатерины Кисловой «Едоки». Это было для меня открытием. Я репетировала за кулисами, а когда спектакль начался – замерла и смотрела.
ТС: В Минске, Витебске и за границей зрители отличаются?
ДЮ: Да, конечно, люди везде разные – у них глаза отличаются.
ТС: Как вам кажется, наша публика понимает язык современного танца?
ДЮ: Я не берусь судить Минск, но в Витебске воспринимают очень хорошо. Мне кажется, у нас этот язык понимает не только узкий круг, а достаточно широкая публика. Как бы пафосно это ни звучало, но Витебск – город искусств, к тому же фестиваль IFMC воспитал публику.
ТС: А как обстоят дела с образованием в сфере танца?
ДЮ: Я надеюсь, что сейчас будет лучше. У нас же не было факультета по современному танцу, а сейчас, насколько я знаю, открывается в университете культуры. Это в Минске, а в Витебске ничего такого нет. В колледже преподают буквально азы.
ТС: Знание техники важно для танцовщиков?
ДЮ: Конечно важно, потому что без азов классического танца никуда. Мне вот не хватает именно классической подготовки. А в студии у нас любительский коллектив. Кто-то занимался с детства – и техника уже вбита в ноги, кто-то нигде не занимался.
ТС: Ваша студия называется «театр-студия современной хореографии». Что для вас «современная хореография»?
ДЮ: Я много раз пыталась ответить на этот вопрос. Это и изменения в технике, и попытка осмыслить, понять жизнь, создать нечто созвучное нашему времени. А на самом деле, с помощью этого языка я думаю, разговариваю.
ТС: Важно ли для вас стилевое разграничение – сontemporary dance, модерн, джаз?
ДЮ: Джаз – штука хорошая, он такой весь эмоциональный, но мне ближе, конечно, «contemp» и модерн. Разграничение не принципиально, я стараюсь по действию работать, помнить о том, что хочу рассказать. Изучаю все и ни от чего не отказываюсь. Мы развиваемся, много смотрим, пробуем, но не копируем. Иногда совершаем ошибки, всякое случается.
ТС: А что такое ошибка в понимании современного танца?
ДЮ: По-разному. Бывает и в постановке, и в композиции ошибка, или просто работа проходная. Хотя она может иметь большое значение с технической точки зрения или для внутреннего развития, помогая перейти на другую ступень.
ТС: Когда вы начали танцевать?
ДЮ: Я поздно начала, в перестроечное время. Танцевала в эстрадном коллективе в Витебске, это был знаменитый на весь город молодежный клуб. Потом все переросло в профессию. Было много выступлений, гастроли по России, но я поняла, что это не совсем то, чем я хочу заниматься. И если бы современный танец не появился в моей жизни, то я, наверное, не занималась бы хореографией. Большая благодарность Инне Асламовой, которая меня приняла в свой класс. Лучше, чем она тогда объясняла, помогала разобраться, я до сих пор ничего не нашла.
ТС: Она ведь в Гомеле работает. Вы ездили туда из Витебска?
ДЮ: Да, и в Гомель, и в Москву, везде, где можно было, училась. Поэтому я очень рада, что сейчас у нас хоть что-то появляется. Моя задача в Витебске – разбудить людей, потом они пойдут дальше, чем я, продолжат учиться. Они должны это делать.
ТС: Вы работаете с драматическими актерами. Как это произошло?
ДЮ: В Коласовском театре есть одна замечательная женщина, потрясающий человек – заслуженная артистка РБ Татьяна Владимировна Лихачёва. Это был, кажется, 1994 год, когда она меня привела в театр, где в то время ставили «Панночку» Гоголя. И вот завертелось, и мне это до сих пор интересно. Я обожаю работать в театре, уже потеряла счет спектаклям. Это ведь обогащает, общение с разными людьми, актерами, режиссерами. Я многому у них училась, сидела, как студентка, и смотрела, как они работают.
ТС: Чем работа с актерами отличается от работы с танцовщиками? С кем вам интереснее?
ДЮ: Маятник качается то в одну, то в другую сторону. Когда необходимо точное владение телом, конечно, обращаешься к танцовщикам, а когда – глубокое проживание, понимание, исполнение – к актерам. Танцовщики ведь не всегда могут наполнить жест. Очень приятно, когда это одновременно развито, но так бывает не часто. Мне все-таки ближе актеры. Они не идут слепо за тобой, они задают неудобные вопросы, начинают копаться, тянуть в другую сторону. В итоге работа становится шире.
ТС: Сколько человек занимается в студии?
ДЮ: В основном составе 15 человек, в подготовительном 17. Наши студийцы – это художники, дизайнеры, есть даже специалист по экономической деятельности. На данный момент у нас 4 мальчика, вернее даже четыре дяденьки, и 11 девочек. У многих сейчас переломный период – надо решать, чем заниматься дальше. И карьера ведь не самое главное. Для меня, например, очень важна семья, ребенок.
ТС: Что движет вашими постановками – эмоции, самовыражение или желание донести какую-то мысль через тело?
ДЮ: Раньше я действительно хотела что-то рассказать, чем-то поделиться. На данном этапе мне интересны философские понятия: осознание жизни, процесса, людей, внутренних и внешних взаимоотношений, глубже копать. Раньше были эмоции, а сейчас хочется разобраться во всем.
ТС: Что вдохновляет на высказывание в танце?
ДЮ: Иногда музыка, иногда просто хочется поговорить, а музыку потом уже подбираю. Иногда внутренняя эмоциональная история беспокоит, рвет просто. По-разному. Вот например, балет «Среда» появился, когда я читала свою любимую книгу по философии. Бытие, сознание – мне хочется об этом сейчас ставить. Можно сказать, «Среда» о том, как бытие определяет сознание, откуда мы появились и зачем.
ТС: Как появилась «Матрешка»?
ДЮ: Это очень забавная история. Мы ехали с моим мужем, и на светофоре рядом стояла машина, в которой стояла машина, в которой стояла еще какая-то машинка. И он говорит: «Смотри, какая матрешка забавная!».
ТС: Получается, через образ?
ДЮ: В данном случае через слово. Мне так захотелось сделать матрешку, поговорить о славянской культуре. Я на тот момент еще работала в театре в Иваново. Это была зима, февраль, и такая красота вокруг, резные дома со ставнями. Это все уходит в землю, закрывается пластиком. Матрешку растащили на сувениры с лицами Микки Мауса. Очень страшно, когда вся эта культура уходит в землю, берется только как прикладное – вот у нас платочек, мы сейчас народный танец станцуем… Народный танец танцуют по-другому.
