Акробаты на шесте и трапеции, красавец-атлет, выделывающий замысловатые фигуры, стоя на одной руке, милейшая дрессированная собачка, жонглер, девушка с обручем… Все эти элементы программы были связаны между собой эмоциональным сюжетом и повторяющимися мотивами. Более того, каждый номер, в отличие от традиционного для неискушенного зрителя цирка, стал не только демонстрацией потрясающих физических умений, воли и мастерства, но и попыткой нарисовать портрет конкретного артиста: выступления сопровождались динамичным видеорядом и монологами героев. Таким образом, спектакль состоял из мини-историй, рассказывающих о судьбах и закулисной жизни их центральных фигур, погружая зрителей в прошлое и душевные глубины людей, стоящих на арене.
Из механических цирковых «марионеток», умеющих ходить на руках и висеть, уцепившись за перекладину пальцами ног, артисты благодаря такому «объемному» подходу превратились в сложных, наполненных, чувствующих персонажей. Даже могучий и мужественный атлет, раскрывшись в монологе, начал казаться хрупким и уязвимым, а изящная игра жонглера с предметами обернулась внутренней историей упорного преодоления неудач и жизненной философией.
В итоге действо перестало быть привычно обезличенным – оно наполнилось совершенно новым качеством, эмоциями, смыслом. Этот исповедальный полуцирк-полутеатр цепляет не только на зрительном уровне – он заставляет сопереживать каждому движению, каждому усилию человека, c волнением наблюдать за новым замысловатым кульбитом.
Игривые юмористические вставки отлично разбавили общий пронзительно-серьезный тон. Однако несмотря на их присутствие зрелище все равно получилось тревожным и рефлексивным. А камерность происходящего способствовала близкому соприкосновению с внутренним миром артистов.
Подобная трактовка циркового действа раздвигает границы предсказуемого жанра и позволяет зрителям вступить на неизведанную территорию открытия. Ожидание от представления на арене непременной легкости, детскости и грандиозности в данном случае оборачивается разочарованием. Однако отход от чистой развлекательности и ориентации на «спецэффекты» позволяет направить зрительский фокус на куда более хрупкие и тонкие материи.
Создателей спектакля стоит поблагодарить за смелость и подлинность в карнавальном жанре, за решение отказаться от цирковых персон чудодея и сверхчеловека в пользу задушевного и серьезного разговора. Сегодня вряд ли кого-то удивишь даже самым пафосным и многофигурным зрелищем, а вот интонации искренности, теплоты и самоиронии воспринимаются как что-то давно забытое или редко встречающееся. Именно поэтому соединение изначально очень торжественного, эффектного и громкого вида искусства с поэтической лиричностью и насыщение его почти кинематографическими крупными планами выглядит особенно интересно.
