Перед открытием новой сцены Трансформатор.doc под руководством комиссара Всеволода Лисовского «Культпросвет» побывал на спектакле-бродилке «Неявные воздействия». После 40 минут ожидания на проходной Электрозавода путешествие все же началось, но не внутри здания, как было запланировано, а на улице. Зрители перешептывались о том, что холодно – не слышно – не видно, но, несмотря ни на что, остались до конца и отправились греться и исследовать новое пространство Театра.doc.
Терпеливо выслушав рэп от поэта Васи Березина и противостояние «Хора Муравицкого» и «ВИА Х**», мы все же смогли задать несколько вопросов комиссару Лисовскому.
Расскажите, как Театру.doc удалось заполучить такое чудесное пространство?
Просто пришел замечательный человек Дмитрий Денин и сказал:
– Хотите?
– А че нет? – подумали мы.
Это какое-то фантастическое событие. Дмитрий этим, видимо, серьезно осложнил себе жизнь… (Смеется.) Поживем – увидим. Но, в общем, пока это какая-то сказка.
В Манифесте новой сцены вы говорите, что будете «заниматься невозможным. Делать то, что противоречит законам экономическим, физическим, театральным, художественным, законам здравого смысла». И если говорить об экономических законах, понятно же, что когда заканчиваются деньги, заканчивается и вся эта «сказка»…
Пока денег нет, и мы не рассчитываем на то, что в какой-то момент у нас их станет много. На данном этапе пропадать просто нечему… Понимаете, слово «радикальный» в Манифесте – это пугало, которое вместо ворон отпугивает деньги. Очень хорошо, что ни мне, ни всем людям, которых я намерен привлечь на эту площадку, тупо нечего терять.
В Манифесте также сказано, что Трансформатор.doc – «место силы для всех, кого не принимают официальные институции от искусства, и тех, кто на них плевать хотел»…
Вы же понимаете, что жанр условного манифеста предполагает некую гиперболизацию. Хочется сделать такую площадку, куда можно было бы прийти после того, как тебя послали во всех прочих местах, и где тебя, по крайней мере, выслушают и найдут в твоем безумии какое-то рациональное зерно – или не найдут.
У нас, например, есть проект «Лаборатория смерти», в рамках которого мы выясняем, где смерть театра. Знаете, как у Кощея: смерть в сундуке, зайце, утке, яйце… У нас там пока сундуки и зайцы, смерти на игле еще не видно, но мы продолжаем изучать – это довольно увлекательный процесс «расчленения».
Если говорить о спектакле «Неявные воздействия», который мы видели сегодня, театр «Современник» попал под удар, потому что он находится рядом? (в одной части спектакля действие разворачивалось на ступенях театра «Современник», актеры читали отрывки из разных произведений, а одна из актрис прокричала нецензурные слова в отношении Г.Б. Волчек — прим. Культпросвет)
Да, просто мимо шли.
Это был порыв души?
Да, это был порыв души актрисы. Но мы, скажем так, рефлексируем по поводу традиционной театральности. Эта часть нашего спектакля называется «Амфитеатр», каждый раз она проходит в новом месте, это не обязательно должно быть театральное здание. Мы играли рядом с театром Фоменко один раз…
И тогда кого посылали? Или тут конкретно Волчек чем-то не угодила?
Это, видимо, у Насти (Анастасия Слонина, актриса Театра.doc – прим. Культпросвет) какие-то проблемы с Галиной Борисовной…
А вы не думали о том, что такого рода высказывания в публичном пространстве могут повлечь за собой определенные последствия?
Это скорее форма речи, но если Галина Борисовна обидится, то я лично и, думаю, Настя тоже, готовы принести извинения. Это вырвалось, это был крик души, никаких конкретных претензий к Волчек нет. Видимо, приблизившись к этому очагу, Настя просто таким образом на него отреагировала.
Почему сегодняшний спектакль не начинался 40 минут? К нам подходили охранники, задавали какие-то вопросы, снимали собравшихся на видео, и, по-моему, не совсем понимали, что происходит…
Так как мы открываем сцену в Электрозаводе, мы планировали, что сегодняшние «Неявные…» будут посвящены непосредственно знакомству с пространством здания. Но произошла накладка – выяснилось, что наши порывы вошли в противоречие со строгой пропускной системой завода. И нам пришлось играть этот спектакль, слабо представляя, где мы находимся и куда идем. Был выбор: либо отменять спектакль, либо попробовать его в таком импровизационном режиме. Обычно мы все же изучаем район, в котором все будет проходить, и знаем потенциал различных локаций. Здесь этого не было.
Уже минут через 10 после начала спектакля я была очень зла из-за того, что нас таскали по морозу. Это тоже ваша задумка – разозлить зрителя такими неудобствами?
Сегодня мы на самом деле не планировали водить людей по морозу. В прошлом месяце тоже было довольно холодно, и мы честно предупредили зрителей, они знали, на что идут. Если на улице мороз, мы продумываем варианты, чтобы можно было зайти погреться куда-нибудь по дороге.
В одном из интервью о спектакле «Неявные воздействия» вы говорили, что одна из целей – ввести людей в состояние ни***непонимания, что это одно из самых продуктивных состояний для людей сегодня…
Да.
Что еще должно произойти со зрителями во время спектакля?
В каком-то смысле, если человек будет дезориентирован, этого уже достаточно. Это в любом случае полезное состояние. Когда, как вы изящно выразились, человек ни*** не понимает, это уже большая победа. Значит, он не зря провел эти 2 часа. Все проблемы от того, что люди что-то якобы понимают, и их понимание сталкивается с действительностью. А непонимание, на мой взгляд, – состояние более адекватное действительности.
Этот проект называется «Неявные воздействия». Есть ньютонианский детерминизм: я постучал – и там что-то прогнулось или изменилось, а в рамках квантовой парадигмы ты что-то делаешь, и это что-то где-то когда-то изменяет, но как и что – непонятно. Эти связи и воздействия для нас неявны. И квантовая эра никак не может восторжествовать, потому что квантовые отношения никак не могут перейти на эмпирический уровень. Мы пытаемся таким идиотским способом – абсолютно идиотским, потому что коль нет умного способа, значит, надо действовать идиотским – прилагать усилия для скорейшего наступления квантовой эры. Когда муравей что-то под горой роет, он, в принципе, в какой-то степени способствует разрушению этой горы – вот мы на таком же уровне.
Во время спектакля мы разговаривали с другими зрителями, и одна женщина в конце расстроилась, что была не готова бежать, когда актеры попросили поторопиться. Я посоветовала ей просто расслабиться, она так серьезно все воспринимала…
Модель восприятия на совести зрителя. При такой структуре предполагается, что окончательный месседж формируется не на условной сцене, а в сознании каждого человека. И критиковать их я не берусь. Какой уж сформировался – это, стало быть, такое неявное воздействие. Я не формирую никаких месседжей, передаю это другой стороне…
Да, но вы себя как-то называли именно месседж-мейкером…
Я этот термин мусолил какое-то время, а потом понял, что в месседже как раз и беда. Я ведь тоже не статичная структура…
Вы раньше говорили, что не меняете мир, занимаетесь не театром, а, по большому счету, своими личными делами. Я уже поняла, что в Манифесте все утрировано, но все же, там написано, что здесь вы будете заниматься радикальной трансформацией действительности. Как это соотносится?
А вы не путайте меня и институцию. (Смеется.) Есть институция, посредством которой я решаю свои вопросы, а институция при этом решает другие вопросы.
А какую аудиторию вы ожидаете в этом пространстве?
В принципе, я не мыслю какой-то аудиторией, какими-то социальными группами. Я мыслю конкретными людьми.
Вы этих конкретных людей знаете?
Нет, не знаю. Но вот вы про женщину рассказали, сами пришли…
Вам важно, кто эти люди, какая у них реакция, возвращаются ли они, приводят ли они кого-то за собой?
Естественно, я заинтересован в привлечении аудитории в той мере, в которой это влияет на экономику, а экономика помогает поддерживать проект. На этом, в общем-то, степень моей заинтересованности заканчивается. Есть у нас спектакль «Молчание на заданную тему», в котором актер молчит. Однажды была совсем плохая погода, не пришел ни один зритель, и мы с актером решили играть для пустого зала. И у меня есть четкое ощущение, что ничего более крутого ни мне, ни ему больше сделать не удастся.
