Кто же такой этот Тигр и как с ним справиться, корреспонденты «Культпросвета» попытались узнать у участников постановочной группы, устроив на них настоящую охоту в антракте и после спектакля.
«Што рабіць з Тыграм?» по пьесам Славомира Мрожека «Мученичества Петра Охея» и «Летний день».
Перевод на белорусский язык – Серж Минскевич
Режиссер –Дариуш Езерский
Художник-постановщик – Михаил Лашицкий
Продюсеры – Андрей Черный, Екатерина Солодуха.
В спектакле заняты: Геннадий Готовчиц, Юлия Шпилевская, Павел Чернов, Игорь Николаев, Ирина Пешкова, Елена Мозгова и другие.
Андрей Черный, директор «Театра Ч», продюссер
Почему вы выбрали для постановки именно Мрожека?
С Дариушем Езерским, которого мы пригласили, изначально была договоренность о том, что он ставит Мрожека. А уже потом он сам предлагал пьесы. Мы остановили выбор на этих двух, и режиссер смог их объединить каким-то образом. Так и получилось: польский режиссер, польский драматург, очень актуальная для современной Беларуси драматургия абсурда.
Честно говоря, у нас не стояло даже выбора, потому что и времени на постановку было не так много, всего полтора месяца. Второе действие вообще делалось неделю, но мне кажется, что оно вышло даже в чем-то интереснее. Режиссер объединил две пьесы абсолютно разных жанров – комедию и драму – в одном спектакле. Будет интересно посмотреть, что в итоге получилось.
На какого зрителя вы рассчитываете?
Я думаю, у нашего театра формируется свой зритель. Мы рассчитывали на продвинутую и прогрессивную молодежь, но взрослое поколение тоже постоянно присутствует на спектаклях. Это те, кому понравились наши первые две постановки. Думаю, что они найдут и здесь что-то новое, поскольку все спектакли отличаются тематикой и жанром, чем и интересны.
Мрожек, на ваш взгляд, будет пользоваться большей популярностью, чем «Дзяды» или «Матухна Кураж»?
Вряд ли. «Матухну Кураж» сложно собрать, потому что в ней занято много актеров, но думаю, она должна обрести второе дыхание. Там очень классный рок, который написали белорусские музыканты. Мы хотели даже записать альбом. Есть много моментов, которые должны быть близки белорусской молодежи. Я думаю, что Мрожек, возможно, и станет с этой постановкой в один ряд, но популярнее, чем «Дзяды», вряд ли будет. Все-таки это наша классика.
Серж Минскевич, переводчик, писатель
Якое месца пастаўленыя п’есы займаюць у творчай спадчыне Мрожака?
Першую п’есу («Пакутніцтва Пятра Ахэя» – «Культпросвет») Мрожак напісаў, калі быў яшчэ маладым, у 1958 годзе, яму было 28. Гэта адна з першых, ранніх яго п’ес, яе публікацыю мне цяжка было знайсці. Але пасля гэтай п’есы Мрожака адразу заўважылі. Яна атрымала другую ўзнагароду ў польскім конкурсе за найлепшы сцэнарый для тэлевізійнага тэатра за 1959 год. Таму што гэта было цікава на той перыяд, такая абсурднасць сітуацыі. Чалавек нічога не робіць, чытае газету і раптам трапляе ў становішча, калі абставіны прымушаюць яго зрабіць ці то подзвіг, ці то не подзвіг. Я хацеў паглядзець, як гэта зробіць рэжысёр і акцёры, і зараз думаю, што зрабілі добра, ім усё ўдалося. А «Летні дзень» яшчэ трэба паглядзець. Гэту п’есу Мрожак напісаў у 1983 годзе. Яна тонкая, псіхалагічная, пабудаваная на нюансах. Там ідзе вельмі класная псіхалагічная гульня паміж трыма людзьмі, якая даводзіць… Не буду казаць. Самі паглядзіце да чаго.
Але калі я перакладаў, то зусім па-іншаму бачыў Уда. Для мяне ён, асабліва спачатку, размаўляе як чалавек, якому ўсё надакучыла, які ўсё ведае, усё пазнаў і празнаў. Не даведаўся толькі аднаго – метафізічнасці жыцця і смерці. Ён гэтакі ўдалец, Джэймс Бонд, які лёгка ўсё праварочваў і нават ніколі не быў паранены ні ворагамі, ні абставінамі, ні жанчынамі. У рэжысёра іншы погляд, але гэта яго трактоўка.
Наколькі складана было пры перакладзе захаваць моўныя асаблівасці твораў Мрожака?
У яго спецыфічны аўтарскі стыль, тым больш, у першай п’есе ён для пэўных персанажаў пераймаў і даводзіў да камічнага «чыноўніцкую» мову. У другой трэба было перадаць размоўныя філасофскія спрэчкі. Хаця, калі шчыра казаць, для захавання тэмпарытму некаторыя маналогі і персанажаў пастаноўшчыкі прыбралі. Думаю, для спектакля гэта правільна. Шкада толькі, што ў другой п’есе знялі фрагмент, дзе троіца асэнсоўвае ролю коміка і трагіка – нібыта самі пра сябе гавораць і пры тым аналізуюць жыццё. Такі адмысловы постмадэрнісцкі прыём Мрожака, самі персанажы разбіраюць сабе ролі.
Вельмі спадабалася, як Жонка ў першай п’есе прачытала свой маналог, калі яна пераўтвараецца і сама становіцца «фанатам» гэтага тыгра. Мне здавалася, праўда, што сам Ахэй больш моцны чалавек, а не прыбіты абставінамі, што ён ідзе ў фінале быццам на подзвіг, а не на ахвяру. Але гэта маё разуменне. Тут ён больш пакутнік. Прысутнічаюць і антышэкспіраўскія матывы. Гамлет казаў: «Звіхнуўся век знявечаны, от ліха, народжаны я збавіць век ад звіху». I мы мусім свет выправіць, а Ахэй кажа: «Стагоддзе не маё, я не буду ўслужліва ў яго выпрошваць ласку», – і не хоча яго выпраўляць. Але хіба ж даецца другое жыццё, хіба будзе іншае? Мрожак рабіў так, каб мы гэта бачылі.
Дариуш Езерский, режиссер
Мрожек – мой любимый драматург. Так случилось, что первая пьеса, которую я ставил, тоже была написана Мрожеком. Мне захотелось показать этого драматурга в Беларуси, причем те его пьесы, которые мало знакомы зрителю. В основном ведь все вспоминают «Танго» и «Эмигрантов», но Мрожек это еще и другие произведения. Захотелось, конечно, поработать в Беларуси с театром абсурда. У вас он менее популярен, но возможно, стоит делать к нему определенные шаги.
Именно эти пьесы вы выбрали из-за их малой известности или по каким-то другим причинам?
Мне хотелось сделать композицию из двух разных пьес, найти какую-то концепцию. И я подумал, что можно показать театр абсурда о самом абсурде, сделать героем этого спектакля тигра, то есть абсурд как таковой. В спектакле первый тигр – это тигр в ванной, который на нас нападает откуда-то сверху, мы его не приглашаем, не замечаем, но он есть. Он может находиться в доме, в стране, на работе, на улице. А второй тигр – это другой абсурд, метафизический, когда человек разорван изнутри, когда он ищет ответы на самые главные вопросы. Что такое любовь? Что такое жизнь? Живу я или умер? И это абсурд, который более впечатлительных людей может уничтожить, но с ним в мире надо как-то существовать. Надо приручить его, как тигра. Если ты его приручишь, он будет работать в цирке, а если нет, то все может кончиться плохо.
Сложилось впечатление, что объединяющим моментом служит личность одного из главных героев в исполнении Геннадия Готовчица.
Геннадий очень способный и подходящий актер для персонажа Петра Охея. Его герой в первой части уже подготовлен к Неуду из «Летнего дня». Вопрос – когда именно он победил, смог ли совладать с тигром. Я знал, что будет непросто работать с актерами. У вас актеры и зрители привыкли к психологическому театру, по Станиславскому, к поискам внутри себя, а театр абсурда от этого всего отказывается. Никакой психологии, никакой согласованности, кроме той, которая возникает из абстракций и конструктов, созданных актерами. Но я очень доволен. Здесь было два совсем разных подхода. В первой части мы пошли в буффонаду, немножко агрессивный тип юмора, а во второй захотелось побыть честным в этом абсурде, дать актерам почувствовать, что поставленные вопросы неразрешимы. Они очень хорошо справились, я даже не ожидал, что все будет так успешно. Посмотрим теперь, как это примут зрители. Это как сыворотка: она уже введена в кровь, осталось только подождать, будет на нее аллергия или нет.
Геннадий Готовчиц, актер, исполнитель ролей Петра Охея и Неўда
Як вы адчуваеце сябе ў драматургіі абсурда?
Мне заўжды падабаўся тэатр абсурда. Гэта цікава. А ў наш час гэта увогуле незвычайная рэч, і заўжды хочацца сыграць там, дзе ніхто ці амаль ніхто не робіць. Складанасць толькі ў тым, што мала вопыту.
З рэжысёрам лёгка знайшлі агульную мову?
Залаты чалавек! Сапраўды, шмат у яго цярпення. Складана было толькі тое, што так я яшчэ не працаваў. Ён кажа: «Наперад!» – і як кацянят кідае ў ваду. Плюх – і ўсё, а потым разбярэмся.
Вашы два героі – гэта адзін чалавек ці ўсё ж розныя людзі? Яны ж ахвяры абставінаў, абодва ў пэўным сэнсе Неўды.
Так, два Неўды. Толькі ў першага ідзе ціск звонку, а ў другога – з сярэдзіны, знутры. Таму для мяне гэта адно.
Пётр Ахэй нагадвае пакутніка…
А мы ж усе пакутнікі, калі прыходзіць тыгр, хочаш ты ці не хочаш.
Гэта для вас камедыя ці трагедыя?
А што ёсць жыццё? Трагедыя ці камедыя? Усё ж, напэўна, камедыя. Мне шкада людзей, якія вельмі сур’ёзна адносяцца да жыцця.
Каму б вы параілі паглядзець гэты спектакль?
Тут складана. Справа ў тым, што наш беларускі глядач да тэатра абсурда не прызвычаіўся, тым больш, я не ведаю, што атрымалася, я спектакль не бачыў. (усміхаецца) Але думаю, што ў любым выпадку гэта цікава. Па-першае, таму што спектакль ідзе на беларускай мове – схадзіце, паглядзіце, паслухайце. А па-другое, гэта ж незвычайна. Колькі можна хадзіць і глядзець адно і тое ж з аднымі і тымі ж акцёрамі? Ну, прыгожыя дэкарацыі мяняюцца, ну, сюжэт. А тут эксперымент, такі камерны, некласічны тэатр. I калі некаму цікавы эксперымент – хай прыходзіць.
