С 7 октября по 3 декабря 2017 года в Национальном художественном музее проходит выставка работ немецких художников и скульпторов Эрнста Барлаха и Кете Кольвиц. Специально для «Культпросвета» искусствовед София Садовская провела экскурсию по выставке и рассказала, как работы, созданные сто лет назад, связаны с нашей жизнью сегодня.
София Садовская — научная сотрудница музея, искусствовед
Оптика Барлаха и Кольвиц, которые жили и творили в конце XIX — первой половине XX вв., как оказалось, применима и к современности. Проблемы, которых касались Кольвиц и Барлах в своем творчестве, актуальны и сейчас: прошло сто лет, изобретено множество вещей, но фундаментальные, глобальные, общечеловеческие проблемы не решены.
У Барлаха и Кольвиц очень разные подходы: у Кольвиц взгляд на человека, и, в частности, на женщину и роль женщины в обществе — как раз про понимание границы существования, а у Барлаха — про преодоление. Кольвиц фокусируется на очень личных переживаниях, в том числе и своих, потому что у нее была невероятно тяжелая судьба, а Барлах работает скорее с глобальными идеями, мыслит образами, его скульптуры очень обобщенные.
Например, «Распятие» Барлаха, которое было создано после Первой мировой войны, на которую он пошел добровольцем, а вернулся пацифистом. В этой работе видно его увлечение готикой, но при этом он нарушает иконографический канон: Христос здесь изображен с открытыми глазами, он смотрит на человека, который стоит перед ним, в то время как в классической иконографии на распятии Иисус традиционно изображается с прикрытыми глазами и опущенной головой.
Можно предположить, что идея Барлаха такова: Бог, даже если и не покинул эту землю, по крайней мере, возвращает нам ответственность за наши действия: «Теперь вы тоже в ответе за то, что происходит».
«Пьета» Кольвиц уже совсем о другом, она связана с историей самой Кете, которая потеряла своего любимого сына во время Первой мировой войны. Когда началась война, ему было 18 и он хотел пойти на фронт добровольцем; для этого ему нужно было согласие родителей, и Кольвиц сама уговорила мужа подписать это согласие. Через три дня их сын погиб на фронте. Всю свою жизнь она переживала историю утраты ребенка, как и Барлах стала пацифисткой, создавала антивоенные плакаты.
Кольвиц переживала эту трагедию очень по-женски — это отражается в невероятно человечном образе довольно пожилой матери, которая смирилась со смертью сына.
«Пьета» Барлаха абсолютно другая. Солдат-Христос здесь какой-то окаменевший, обобщенный, маленький, почти игрушечный. Здесь нет женской сопереживающей сущности, только абсолютное идейное принятие происходящего.
Вообще лица Барлаха — в графике, скульптуре — как будто не про мужчину и женщину, а про человека в целом: он стирает гендерные роли. В то же время у него есть отдельные образы взрослых женщин. Они интересны потому, что времена экспрессионизма женские образы были, как правило, очень экзальтированными, Барлах же наоборот работал с упрощенными образами вроде образа праматери, который можно увидеть и в «Пьете».
Если говорить о ранних циклах графики Кольвиц, то в них практически нет маркеров времени: эти ситуации можно представить в разных местах и в разное время. В цикле «Восстание ткачей» Кольвиц использует нарративный и несколько театральный сюжет: история начинается не с самого восстания, она ищет истоки, пытается понять, что приводит людей к идее восстания. Это смерть ребенка, или — здесь все очень буквально — смерть от голода: Смерть одной рукой переворачивает пустую миску, а другой касается человека.
Интересно, что Кольвиц в своих работах никогда не изображает противоположную силу: простые люди боролись против государства, но мы не видим ни армии, ни правительства, только самих людей, которые проходят через все эти страдания и возвращаются к страданиям: восстания подавляют, люди погибают или попадают в тюрьму…
Постепенно она переходит к другой технике — ксилографии (гравюра на дереве). Она говорит: «Я ищу ту форму, в которой не будет большого количества деталей, а будет возможность выражения максимально чистых и экспрессивных форм с помощью линий».
На выставке представлен цикл «Война», тоже связанный со смертью ее сына. Например, одно из изображений называется «Жертва» — это рождение ребенка. То есть женщина, рожая ребенка, ставит себя в опасность, но все равно делает это — опять же идея добровольчества. Во время обсуждения этого цикла мы с коллегами вспоминали ситуацию в Печах: война — это не только, когда одно государство воюет с другим, это то, что происходит внутри нас самих, это состояние сознания. И пока в государстве есть армия, пока возможны такие ситуации, как с солдатом в Печах, война будет реальной. С другой стороны, это история о безнадежной предопределенности: ребенок родился, а ему как будто бы уже предначертано умереть, он уже становится этим добровольцем… Может быть, ему кажется, что это его собственная воля, но в 18 лет это не может быть внутренним желанием.
В юности Барлах и Кольвиц были социалистами — как минимум, проявляли интерес к этим идеям, но потом, например, Кольвиц пишет: «Я думала, что я революционерка, мечтала погибнуть на баррикадах, но вообще-то я не за революцию, я за эволюцию».
И, в конце концов, они уходят от конкретных политических взглядов, погружаются в творчество. У Кольвиц это переживания смерти сына, сочувствующий взгляд на человека и мир. У Барлаха — работа с образами нищих, но нищие для него — это не про социальное неравенство, а про спокойствие и философскую отстраненность от проблем и мира в целом. Он также работает с образами музыкантов, философов — людей, которые находятся «над происходящим».
Обратите внимание на эту скульптуру Барлаха — образ женщины, пребывающей в состоянии ожидания. Ждать ребенка из школы, из университета, ждать мужа с войны, приять это бесконечное состояние ожидания. Возможно, Барлах вкладывал в эту скульптуру другие смыслы, но, мне кажется, эти образы возникают моментально: наши бабушки, которые ждали родных с войны, мама, которая ждала своего сына со службы в Печах…
На выставке также представлена серия Барлаха, с которой он стал знаменитым в Германии — она появилась после его путешествия в Россию в 1907 году. В Германии в то время полным ходом шла модернизация, а в России все как было, так и осталось. И его так очаровала эта ситуация, что он сделал серию о русских крестьянах, нищих — они все такие расслабленные, они не страдают… Это светлые образы…
Это было очень интересное время, потому что, с одной стороны, шла техническая революция, все очень быстро менялось, Ницше сказал, что Бога нет… В то же время начали развиваться эзотерические движения, которые были очень сильны и в Германии и близки Барлаху. Христианство тогда исчерпало себя: шла Первая мировая, Бог был непонятно где в этот момент, и люди начали новый духовный поиск.
Эта фигура ангела была создана для Гюстрова. Барлах уехал в этот небольшой город и скрылся там от всех коллапсов начала века. Этот образ ангела интересен тем, что, с одной стороны, он все еще с людьми, а с другой стороны, ему хочется на небо: он подвешен в невесомости, он и на земле помочь не может, и на небо подняться. Во времена гитлеровской Германии «Ангел» был уничтожен, осталась одна оригинальная копия, а после войны по ней сделали еще три копии.
Интересно, что даже если смотреть эту выставку без какого-то бэкграунда, не читать ни одной экспликации, все равно понятно, что это про человека, который живет сейчас, которому везде жмет и болит…. Прошло сто лет, а голод все равно существует, социальная несправедливость все равно существует… И как бы мы ни старались, по большому счету, ничего не меняется. Или меняется, но очень медленно.
А с 5 по 7 ноября в НХМ РБ пройдет серия удивительных экскурсий-дискуссий по выставке «Эрнст Барлах. Преодолевая существование» в рамках образовательной программы FaceArt — FaceFuture. Подробнее — здесь.
