Ян Фабр — бельгиец, который уже не первый сезон является трендсеттером в мировом театральном пространстве. В рамках XII Международного театрального фестиваля-школы «Территория», который проходил в Москве с 12 по 25 октября, был показан новый спектакль Фабра «Бельгийские правила/Бельгия правит». Журналистка «Культпросвета» готова поделиться своими мыслями об увиденном.
Ян Фабр — мастер оправданного эпатажа и точных попаданий. Бельгийский художник, скульптор, режиссер-актор, которого заслуженно называют человеком возрожденческого масштаба. Одна из причин, по которой работы Фабра настолько популярны — междисциплинарный подход. В русскоязычном пространстве сильный резонанс вызвали два его проекта — двадцатичетырехчасовой спектакль «Гора Олимп», в котором исследуются истоки европейской цивилизации, и выставка в Эрмитаже «Рыцарь отчаяния — воин красоты», где был выстроен диалог с фламандскими мастерами.
Спектакль «Гора Олимп» Фото: Wonge Bergmann/Berliner Festspiele
Умение грамотно цитировать, осознавая исторический контекст — очевидное достоинство Фабра. Цитаты в его работах оживают, не просто вплетаются в идейную ткань, а создают новые смыслы, наслаиваясь одна на одну. Фабр связывает эпохи, интерпретирует и находит их актуальные пересечения. Активно исследуя периоды Средневековья и связанного с ним Возрождения, он утверждает их присутствие в каждом из веков. В проекте «Рыцарь отчаяния — воин красоты» своими инсталляциями (чучела животных, аллегорические изображения, созданные из панцирей жуков) Фабр дополнял постоянную экспозицию Эрмитажа, возвращая вечно спешащего музейного посетителя к первоначальным смыслам выставленных работ. Полотна Питера Пауля Рубенса, Франса Снейдерса оказывались поводом для переосмысления «vanitas» и «memento mori».
Вид экспозиции выставки «Ян Фабр. Рыцарь отчаяния — воин красоты» в Государственном Эрмитаже. Фото: Валерий Зубов
Эти же понятия стали отправной точкой и для спектакля BELGIAN RULES/BELGIUM RULES, премьера которого состоялась этим летом на венском фестивале ImpulsTanz. Перевести игру слов, заложенную в названии, не получится, дословно выходит «Бельгийские правила/Бельгия правит». Фабр не только иронично определяет правила бельгийцев, но и отслеживает их присутствие в мировой культуре — таким образом небольшой народ приобретает титанический масштаб. Фабр раскрывает игровые правила бельгийского искусства в целом и своего в частности.
Спектакль длится четыре часа и состоит из 14 глав и 42 эпизодов. Его можно структурировать по разновидностям театра, отмечаемых Фабром («Театр жестокости», «Театр свободы», «Театр компромиссов», «Театр визуальный» и т.д.), по разделам бельгийских правил («Бельгийцам запрещено», «Бельгийцам позволено», «Бельгийцы должны») и просто по названиям глав («Рождение Бельгии», «Карнавальный танец» и др.). Каждый сам собирает действо из заголовков и подзаголовков, в которых легко запутаться.
Фото: © Wonge Bergmann
Фабра интересует момент умирания и связанная с ним карнавальная жизнь. Он обращается не только к Позднему Средневековью и Возрождению, а идет дальше, захватывая декаданс и течения XX века. Кроме Питера Брейгеля старшего, Питера Пауля Рубенса, Яна ван Эйка в цитатах всплывают Фелисьен Ропс и Рене Магритт. Это — кризисные «голоса конца». Фабр рассматривает периоды, связанные с предчувствием близости смерти — конкретного человека, народа и мира в целом. В какой-то момент один из персонажей спектакля скажет: «Возможно, наша нация — лишь плод воображения». Абсурдная фраза может оказаться правдой в любой момент, ведь даже сама Бельгия — поставщик оружия, замечает в спектакле режиссер. И именно в Бельгии был придуман горчичный газ, который активно используется во время военных действий. Получая эту информацию, зритель видит ужасающую картину: на сцену выкатывается стол с горой обнаженных тел-трупов — красивых, словно вывалившихся из позолоченной рамы. Театр свободы оказывается театром жестокости (театр как режиссерская метафора Бельгии и любой страны), и все это сливается в концепцию визуального театра. Фабр утверждает один из законов своего искусства, в очередной раз прослеживая дионисийские мотивы.
Фото: Дмитрий Дубинский
Противостоять страху «чумы» может «пир» — смеховая культура всегда оказывалась спасительной. Здесь эдакий «басенным фарс»: основные персонажи спектакля — голуби и ежи. Ежи — потому что бельгийцы «колючие», но милые. Голуби — как неотъемлемый элемент фламандских площадей и символ мира. В смешных колпаках они собираются за столом, мокнут под дождем и танцуют диско-танцы.
Фото: Дмитрий Дубинский
Карнавал как очищение, противостояние жестокости будней будоражит Фабра. Вакханалии в «Горе олимп», подвешенные чучела кошек и собак среди разноцветных лент на выставке «Рыцарь отчаяния — воин красоты» — все это вспышки праздника жизни, у которого есть неминуемый конец. В «Бельгийских правилах» каждый вербальный эпизод Фабр разбавляет яркими пластическими интермедиями. Зачастую это номера мажореток и тамбурмажоров, которые иногда перекрещиваются с эстетикой бразильского карнавала или отсылают к смене караула у еще функционирующих дворцов. Благодаря котурнизации, плюмажу, актеры кажутся невероятно высокими — здесь отсылки к героям античности. Ритмичные движения вводят в транс, становятся стихией, которую необходимо слушаться — вот он настоящий ужас карнавала.
Фото: © Wonge Bergmann
«Сегодня мы живем среди постоянного карнавала жестокости, очевидно ”постоянный” карнавал представляет собой contradiction in adiecto — если карнавал длится непрерывно, он перестает быть карнавалом» (Олег Липовецкий в своей книге «Перформанс насилия» цитирует социолога Зигмунда Баумана — прим. «Культпросвет»). Подметающие сцену голуби начинают танцевать под заводной мотив «Alors on dance», а после их избивают тамбурмажоры и мажоретки. Казалось бы — всего лишь спугнули птиц. В Средневековой парадигме от жестокости карнавала может спасти религия. Но священники ритмично качают кадилами, подвешенными между ног, и нам, иронизируя, сообщают, что бельгийцам запрещено оставлять детей со служителями церкви больше чем на несколько минут. А персонажи с картины Яна ван Эйка размышляют о том, какая у них будет печка для окисления металлов — беременная Арнольфини возбуждается от предвкушения нового блага.
Фото: Дмитрий Дубинский
Клипово и иногда крипово, Фабр знает, как удерживать внимание. Бельгия — всего лишь повод для размышлений о мировом насилии, обществе потребления и эпохе постпроизводства, в которой царит страшный карнавал агрессии. Режиссер рассматривает ее проявление через историю маленькой страны, у которой, как и у многих других, есть свои скелеты в шкафах. Только Фабр вынимает их, выносит на сцену — и вот они свисают с колосников. Под ними афроамериканцы радостно и агрессивно начинают исполнять рэп-зонги. «Продолжайте ссать нам в рты», поют герои, — более полувека Конго являлось колонией Бельгии.
Фото: Дмитрий Дубинский
Насилие Фабр исследует и в работе с актерами: они, как и в других его спектаклях, часто повторяют однотипные действия до полного изнеможения. Например, переставляют тяжелые ящики с пивом, прыгают через них, озвучивая, правила бельгийцев. Только к зрителю насилие не применимо — Фабр эпатирует интеллигентно, выстраивая границу. Несмотря на открытое обращение актеров в зал, четвертая стена в спектакле выстраивается, и происходящее на сцене становится одной «живой картиной». Отношением к зрителю Фабр, в том числе, утверждает в своей маленькой стране-театре основу мирной жизни — уважение. Частично поэтому он предлагает свободу в любой момент покинуть зал и вернуться.
Фото: Дмитрий Дубинский
Осознание человеком своей свободной сущности — главное для Фабра. «Так кто же я? Еж или человек», — ближе к финалу произносит запутавшийся в жизни человекоеж. И он же в конце концов обнимает голубя — воинственность и мир уживаются не только в Бельгии, но и в каждой отдельно взятой личности.
Отстаивая право на выбор, герои на протяжении спектакля нарушают ироничные, а порой саркастичные, табу и предписания. Например, бельгийцы должны ходить к «писающему мальчику» несколько раз в неделю и не должны стоять в шляпе перед картинами Рубенса. Танцевать со скелетами они тоже не должны, но их захватывает макабрический карнавал: от смерти нельзя убежать. Правда, главное правило Фабра — «запрещено запрещать».
