Алексей Браточкин – один из самых узнаваемых историков в интеллектуальной белорусской среде. Сотрудник Центра европейских исследований (Минск), редактор, стипендиат CASE (Литва), а также руководитель концентрации «Публичная история» в ECLAB, успевший поработать и в госструктурах. О том, чему стоит поучиться и на какие образовательные инициативы обратить внимание этой весной, сегодня в нашем интервью.
Почему вы решили связать свою жизнь с образованием?
Обычно я говорю, что может быть две версии: одна благородная, а вторая… менее благородная (смеется). Благородная – о том, что я просто хотел работать и преподавать. Скорее всего, это пришло из-за того, что мне нравились какие-то учителя в школе. Сейчас бы сказали, что они были для меня «ролевыми моделями». Для многих учитель – это романтизированный образ, который меняет что-то в сознании людей. В то же время можно вспомнить героиню одного фильма, которая пошла работать в школу, потому что настолько привыкла быть в системе, что не могла вообразить себе что-то другое. Поэтому сложно сейчас говорить о том, что же произошло, когда мне было 16-17 лет, где был мой выбор, а где просто обстоятельства, о которых я тогда не задумывался и, возможно, плыл по течению.
Некоторое время я работал в обычной и частной школе (с 9 до 6, office hours), а потом стал преподавать в БНТУ и некоторых других вузах. Это очень краткая история моей «карьеры».
Помните своих первых учеников, первые занятия? Всегда же есть идеальная модель того, как мы видим события и какими они оказываются в реальности…
У меня не было особенных трудностей, связанных непосредственно с началом работы и коммуникацией с учениками. Проблемы скорее касались адаптации к существующему коллективу. И в этом смысле мое первое место работы, 84-я школа в военном городке в Уручье, было очень любопытным.
Модель преподавания в ECLAB очень отличается от «официальной» университетской. Не хочется обобщать, но все же: как быстро вы поняли, что в нашей системе образования существуют большие прорехи?
Сложный вопрос, на который нужно очень долго отвечать… На самом деле, если у тебя есть хоть какая-то минимальная рефлексивность, то есть ты думаешь о том, что ты делаешь, через какое-то время, работая в государственной системе образования, начинаешь задаваться вопросом: «Что здесь происходит и кто в этом виноват: ты, система, студенты?» Это довольно сложный психологический процесс, очень часто ты настолько включаешься в систему, что это происходит для тебя самого практически незаметно, потому что работа – это рутина. Ты ходишь на заседания кафедры, очень много трудишься и в конечном итоге теряешь самого себя. Либо есть еще одна стратегия: ты начинаешь все рационализировать, но очень специфическим образом, а в какой-то момент просто сталкиваешься с совершенно другим опытом и понимаешь, что что-то нужно менять.
Даже в государственном университете я встречал замечательных профессионалов, которые не потеряли человеческие и академические стандарты, старались им следовать, но… все это очень сложно. Очень часто государственная система образования имеет такие лакуны, в которых может быть своя свобода, часто иллюзорная, но тем не менее… Эти ниши есть, в них какое-то время можно существовать, пока не случаются какие-то вещи типа выборов или пока ты не осознаешь, что твоя свобода – это то, что ты сам себе придумал.
Первая попытка реформирования этой системы – Европейское кафе?
Не совсем. Скорее работа в частной школе и опыт учебы в первой половине 90-х, когда распался Советский Союз и в стенах исторического факультета БГУ витал дух свободы. Это помогло сохранять какую-то дистанцию, находясь внутри системы. Я применял стратегии «сопротивления слабых» (по Джеймсу Скотту). Его концепция в том, что когда люди не могут на что-то влиять, они начинают сопротивляться, но очень специфически, не прибегая к открытому протесту… Например, не заполняют какие-то бумаги, не вступают в странные организации (смеется). Я думаю, многие преподаватели так поступают.
Большое значение имеет встреча с людьми, которые оказывают на тебя влияние, показывают другие перспективы. Мне в этом плане везло. В конечном итоге я стал ходить на мероприятия, которые мне были интересны, участвовать в международных программах. В результате оказался в ECLAB.
А много ли было образовательных программ в 90-х, 2000-х, если сравнить с настоящим временем?
Трудно вспомнить, но достаточно. И многие из них были бесплатными, например, лекции об искусстве в Национальном художественном музее – сейчас они платные. Когда я работал в школе, была очень большая нагрузка, но я все равно ходил на лекции для аспирантов и соискателей, которые читал ныне покойный Владимир Фурс, лекции Максима Жбанкова о кино… Этим я спасался. Важно было не столько содержание этих лекций, сколько получение нового, не рутинного опыта, поддержание ощущения работы мозга.
Чувствовали ли вы разницу, работая в государственной и частной школах? У нас любят противопоставлять эти структуры, я не исключение.
Частное образование в Беларуси появилось как бизнес-проект с минимальной образовательной философией. Это очень сильно чувствовалось, несмотря на то что учителям платили достаточно хорошие зарплаты. Эти люди тоже были не свободны, только по-другому, не как в государственной системе. Если сравнивать, сам процесс работы был «веселее», что ли… Хоть меня, наверное, и не совсем правильно поймут в употреблении этого слова.
Кто действительно чувствовал разницу между государственной системой и частной, так это ученики. Бывшая советская школа в большей степени была репрессивна. Если ученик или ученица отставали или не успевали найти ответ так же быстро, как самые умные дети в классе, они моментально превращались в отстающих. И всем было все равно, что с ними будет дальше. В частных школах о них заботились, обращали больше внимания, в 90-е в частных школах я хотел бы побыть даже не учителем, а учеником.
Какой-то бунт вообще возможен в образовании или это бессмысленно? Есть только путь мимикрии и принятия?
Я видел разные стратегии поведения внутри государственной системы образования… Одна – когда ты делаешь все, что от тебя требуется, но при этом параллельно продолжаешь заниматься чем-то своим. Кто-то бунтовал, некоторые чувствовали себя достаточно комфортно. Кто-то уходит, кто-то остается и пытается сохранить лицо, кто-то деградирует… Сегодня, я думаю, людям, которые работают в системе образования, легче пытаться варьировать свою занятость: уменьшать нагрузку, заниматься чем-то еще – ходить на лекции, курсы. Не только ты выбираешь место работы, но и место работы выбирает тебя.
ECLAB существует третий год и создавался как альтернатива имеющейся системе образования. Какими были первоначальные цели и что вы планируете теперь?
Внутри ECLAB мы до сих пор периодически спорим о том, кто мы такие. Несмотря на то что мы все вместе делаем общее дело, у каждого есть собственное представление о том, каким оно может быть. С одной стороны, мы являемся нишевым проектом – мы не в состоянии принять огромное количество людей. С другой стороны, мы действительно предлагаем некоторую альтернативу. После 3 лет работы мы понимаем, что она реальна – в беларуском обществе есть определенные запросы на социальные науки и гуманитаристику. Перед тем как встретиться с вами сегодня, я посмотрел, какие образовательные возможности существуют в Беларуси. Честно говоря, это достаточно любопытно: очень много предложений в сфере IT, тренингов личностного роста, профессиональной переквалификации, но в сфере гуманитаристики практически ничего нет. Чтобы сохранить свой гуманитарный бэкграунд, сейчас даже проще пойти в магистратуру.
Многие из тех, кто создавал ECLAB, работали и в госсистеме, и в других структурах, у всех есть академический и преподавательский опыт. На презентациях у нас постоянно спрашивают, чем мы отличаемся от Летучего университета и Белорусского коллегиума. Как отвечать на этот вопрос? Да просто тем, что у нас другая программа. Мы действительно предлагаем другую модель образования.
А что вы думаете про онлайн-образование? Это платформа будущего?
Мое отношение к нему достаточно спокойное, но эта модель лично для меня достаточно проблемна: я никогда не проходил такие курсы, потому что люблю «живой» материал, а не прослушивание получасовых лекций без возможности немедленно вступать в диалог. Я больше верю в личный контакт. К тому же возникает проблема качества и квалификации – как можно получать только онлайн-образование, если ты хочешь стать, например, врачом? Я не думаю, что в этом понимании «классические» институты полностью исчезнут в техногенном будущем.
Сейчас, кстати, в мире бум образовательных платформ. Если говорить о русскоязычных ресурсах, то я бы советовал, например, прекрасные курсы по антропологии у Arzamas. В Беларуси тоже существует небольшой эксперимент: Летучий университет предлагает свою дистанционную платформу.
Встреча с Томасом Венцловой
«Сон Гоголя» / 1 марта
Я посоветовал бы сходить на эту встречу, потому что Венцлова – крайне интересный человек, пример литовского публичного интеллектуала. Да и литовцы – наши ближайшие соседи.
Здесь же в феврале прошла лекция Виктора Зацепина, известного киноведа, переводчика, главного редактора издательства Rosebud, о гипнотизерах в кино. Так что следите за афишей!
«Клуб устного историка»
Белорусский архив устной истории / весь март
Если кому-то интересна гуманитарная проблематика и ее связь с беларуской историей – можно посещать мероприятия этого клуба. Нужно просто следить за сайтом – недавно, например, поднималась тема Холокоста в Беларуси и исторической разницы между Западной и Восточной Беларусью.
Минский архитектурный форум
Мемориальный музей-мастерская З.И. Азгура / 4–15 марта
В этом году форум сконструирован очень интересно: можно будет принять участие во множестве лекций и отдельных воркшопах. Обсуждать будут минские городские публичные пространства (площади, музеи и т.д.). Интересно, что в качестве лекторов приглашаются люди не только из архитектурной сферы. Всем, кто интересуется проблемами урбанистики и Минска, – сюда.
Цикл лекций Альгерда Бахаревича о литературе
Белорусский коллегиум / весь март (за расписанием можно следить на странице писателя в facebook)
Думаю, эти открытые лекции в Белорусском коллегиуме могут быть интересны многим. Бахаревич всегда пытается задать какую-то критическую перспективу, он относится к «традиции» рефлексивно: пытается реинтерпретировать наследие в том числе беларуской советской литературы.
III международный фестиваль квир-культуры «DOTYK»
«Сталоўка XYZ» / до 6-го марта
В беларуском контексте вообще не так давно начали использовать термин «квир». На фестивале поднимается одна из ключевых тем – тема идентичности: кто мы такие, как относимся к своему телу… Что сейчас понимается под социальными конструктами мужественности и женственности, нормативности, которая принята в беларуском обществе? Недавно я читал интервью с сексологом на одном известном беларуском портале и был поражен аргументацией достаточно пещерного характера, поэтому такой фестиваль очень важен не только для молодой публики, но и для именитых сексологов.
Лекции по искусству в НХМ
Национальный художественный музей РБ / весь март
В Беларуси постоянно происходит коммерциализация образовательных инициатив. Это говорит о том, что это востребовано. С другой стороны, это значит, что внутри страны существует проблема доступности образования. В креативных пространствах и музеях за все надо платить, и возникает вопрос о том, как сохранить все это для всех, а не только для определенных социальных групп.
8 марта в музее пройдет лекция об арт-феминизме. Это очень интересно, потому что в Беларуси существует большая проблема с интерпретацией данного понятия.
Онлайн-курсы для менеджеров по культуре
от EU-Eastern Partnership Culture and Creativity Programme
Несмотря на то что образовательные платформы сегодня крайне популярны, я никогда не проходил онлайн-курсов просто потому, что мне некогда, зато с удовольствием советую всем другим (смеется).
